Пустое сердце

Замок Серых садов был построен на берегу живописного озера, воды которого казались невероятно синими. Серая громада отражалась в озере точно в зеркале. И если долго вглядываться в водную гладь, становилось не по себе оттого, что замок в воде вдруг начинал казаться реальнее своего собрата на берегу. Рассказывали, что до того, как за Замком Серых садов закрепилась дурная слава, многие приезжали в эти края полюбоваться окрестностями и устроить пикник на берегу озера. Теперь эта красота стала дикой и потому ещё более притягательной. Я подумала, что на месте Мэя гордилась бы своим домом. Похоже, он и испытывал нечто подобное. Несмотря на то что гостей в замке, как правило, не бывало, здание содержалось в образцовой чистоте, и это при минимальном количестве слуг. Все они достались Мэю вместе с замком и как будто являлись его частью. Их лица были такими грубыми, что казались вытесанными из камня. За наш короткий визит я всего дважды видела слуг и не слышала хотя бы пары слов, произнесённых ими. Создавалось впечатление, что все они были немы. Жизнь в таком месте способна наложить отпечаток и на более общительное существо, чем мой дядя, который даже не скрывал раздражения от нашего визита. Признаться, меня охватило чувство жалости к хозяину замка, я бы наверняка сошла с ума в таком месте от одиночества и скуки.

— Надеюсь, ты не разучился разговаривать, брат? — пошутил мой отец, когда хозяин жестом пригласил нас войти.

В ответ Мэй лишь молча обнял его и так же молча поклонился мне и матери. Я заметила, что он не в силах скрыть досаду, и вдруг почувствовала признательность — мне нравилась его искренность. По крайней мере, книги и одиночество не научили моего дядю лгать и лицемерить.

Я лежала в холодной постели, пахнущей плесенью, и пыталась представить, кому принадлежала эта комната раньше и когда в ней спали в последний раз. Это стало моей обычной игрой перед сном. Чаще всего эта игра была забавной, но сегодня такие мысли заставляли моё сердце грустить. Комната явно предназначалась для девушки, и не только из-за преобладания розовых оттенков в отделке. Всё в ней: и гобелены, и мебель, и изящные вещички — точно кричало, что создано отражать красоту хозяйки. Дорогое, но очень старое зеркало в тяжёлой оправе, казалось, ещё хранило образ своей госпожи, а занавес на окне берёг тепло её рук… Мне было неудобно прикасаться к этим вещам, словно я краду или подглядываю в щёлку за чужой жизнью. Что стало с хозяйкой этой комнаты, ведь наверняка она жила здесь ещё до появления дяди Мэя? Возможно ли, что и эта девушка пропала в холодных мрачных коридорах Замка Серых садов? И не явится ли монстр, похитивший её, теперь за мной? Я испуганно сжалась под одеялом, уставившись на дрожащий огонёк свечи, которую не стала гасить. Где-то далеко-далеко едва различимо зазвучала красивая печальная мелодия. Она подкралась незаметно, переплетясь с моими мыслями и чувствами, и лишь затем заполнила всё вокруг меня. Ничего подобного мне раньше не приходилось слышать. Едва заметная грусть этой музыки нарастала крещендо, сметая всё на своём пути. Становясь всё сильнее, музыка впивалась мне в душу тысячами болезненных игл и вдруг отпускала, заботливо касаясь нанесённой раны эликсиром надежды, но затем, словно обезумев, ранила ещё сильнее. Затем мелодия преобразилась: вместо боли и тоски она дарила мне нежность, успокаивала, гладя сердце, лаская душу. Я на мгновение вернулась в места, которые так любила, вернулась к Тиму. Слёзы навернулись на глаза, я испытала почти физическую потребность окунуться в эту музыку целиком, словно мелодия была водой, а я долгое время мучилась жаждой. Мне нужно было найти этот целебный источник, опустить в него руки, плеснуть в лицо живительной влагой, погрузиться на дно… Не в силах больше сдерживаться, я поднялась с кровати, накинула халат на ночную рубашку, обулась в домашние туфельки и, выскользнув за дверь своей комнаты, поспешила на манящие звуки. Тёмные коридоры больше не пугали меня. И наставления матери — не покидать покоев до самого утра — были напрочь мной позабыты.

С каждым моим шагом музыка становилась всё громче, потом к мелодии присоединился голос, и стало возможно разобрать отдельные слова песни, но смысл их ускользал, и меня это раздражало. Голос завораживал ещё больше, чем мелодия, никогда я ещё не слышала такой мощи, такой красоты, такой страсти. Странные чувства нахлынули на меня.

Мне уже было понятно, что певец находится в каминной зале, где дядя Мэй устроил довольно скромный приём в нашу честь, и я предположила, что взрослые продолжили своё общение, отправив меня спать, словно я маленькая девочка. Обида кольнула моё сердце: как они могли лишить меня такого счастья? Я почти с яростью распахнула дверь… И каково же было моё удивление, когда зала оказалась пуста. Певец был один. У догорающего камина сидел юноша и перебирал струны лютни. Едва я приоткрыла дверь, он поднял голову и улыбнулся. Прятаться не имело смысла, я вошла.

— Вы так прекрасно пели, — пробормотала я, ненавидя своё косноязычие.