Пустой человек

Феликс отшатнулся, боясь нападения, но Раковский пробежал мимо него, не обратив внимания. Обхватил руками Кродимира и прижался к нему, словно нашел потерянного много лет назад отца:

– Нашел… Расскажите мне про Тарцет! Я тридцать лет мучаюсь, ищу вас, чтобы узнать всю историю. Я уже застрелиться решил, если не найду!

Кродимир приобнял его в ответ за плечи, потом опустил руки.

– Езжайте! Денег нет. Механик помог, хорошо.

Раковский едва не плакал от счастья, бормотал, не отпуская горца, словно боялся – уберет руки, и тот немедленно пропадет. Испарится. И ищи его еще тридцать два года. Или стреляйся как Есенин.

Феликс неловко кивнул и забрался в машину.

Обратно они ехали молча, ничего не обсуждая. Инна смотрела вперед, лицо ее было – как, впрочем, и всегда – совершенно спокойным.

Она пошла в домик, проверяя, не поломал ли что-нибудь ночной гость, не украл ли. Все было в порядке. На журнальном столике так и остались две пустые чашки, которые она по дороге прихватила с собой на кухню.

Помыть и поставить на место. Порядок, прежде всего – порядок.

Феликс задержался у машины. Открыл капот и, с сомнением покачав головой, посмотрел на аккумулятор. От того остался, видимо, только корпус. Да и через него, сквозь плотный белый пластик, было видно, что внутри вспыхивают и гаснут непонятные огоньки, белые, потом красные, потом снова белые. И двигаются, то ускоряясь, то замирая, шестеренки какого-то механизма. Но вся эта неведомая машинерия исправно давала ток, не поспорить.

– Механик… – совершенно без интонации сказал Феликс и захлопнул капот.

Потом пошел в домик, разделся и лег рядом с Инной. Ночевка в машине – это, конечно, непорядок. Требуется выспаться по-человечески, на кровати, на чистых белых простынях. И пусть там безумному программисту сколько угодно рассказывают о звездах, здесь, на Земле, гораздо уютнее.

Он просто не понимает своего счастья.

– Смешные они, тарцетлане, – сказала Инна после долгой паузы, когда мужу показалось, что она спит. – Маскировка под людей у них так себе.

– У нас гораздо лучше, – согласился Феликс. – Только знаешь, что я подумал? Чем-то они на людей похожи больше. Надо бы и нам доработать эмоции, это может пригодиться.

Улыбчивый

– Сколько, говорите, дому-то? Лет сорок? – уточнил покупатель. Уже шестой визитер на этой неделе, не считая своры бестолковых агентов, ставших риэлторами от безденежья. Модная профессия и, – если не сидеть сложа руки, – прибыльная.

Увы, но именно этим денег не дано.

Шестой. Но мне так показалось – вот этот реальный. И деньги есть, и желание, да и сама бабулькина развалюха его чем-то зацепила.

Понять бы чем – уговорил на раз.

– Начали строить в пятьдесят восьмом, закончили где-то в шестьдесят первом.

– К полету в космос, что ли? – хохотнул покупатель.

– Типа того… Дом имени Гагарина.

– Ха! В смысле – поехали?

А ведь он нервничает. И сильно, пытаясь скрыть это от меня.

То ли боится кидалова, то ли для него это – покупка десятилетия. Хотя по машине не скажешь: она одна дороже дома вместе с участком, гаражом с дырявой крышей и сарая, куда и зайти страшно.

Хорошая у него машина. Дорогая.

– Стены шлаковые, наливные… – я давно выучил скрипт наизусть. Ночью разбуди, буду бормотать: «Перекрытия деревянные, но не гнилые. Шифер на крыше старый, зато погреб…»

Кстати, да: погреб и правда роскошный. Пять ступенек вниз, если поднять за край грубо сколоченный щит из досок, не забыв повернуть регулятор старинного выключателя, потом площадка. Дальше надо сгорбиться не хуже Квазимодо, повернуть направо и нырнуть по еще семи ступеням вниз. Готово.

Здесь можно пережить ядерную войну, ураганы, голод и очередной коронавирус.

Все есть, только там холодно очень. Стены – влажный цемент, пыльная лампочка под потолком, ржавые полки для продуктов. Крючья по краям, видимо, мясо вешать планировали. Правда, сколько я прожил здесь в юности, ни окороков, ни даже паршивых колбас там никогда не видел.

Просто крючья. Кованые, на совесть приделанные к полкам.

Ну и ряд зеленых бутылок на земляном полу, вдоль другой стенки: бабулькино вино из свойских яблок. Года через тр–четыре выдержки – если не скисало – становилось нектаром и амброзией. До этого дрянь была несусветная, кислая, с мощной дрожжевой отдушкой: яблоки так себе, деревья давно выродились, стояли дубы-колдуны по участку, ворон пугали.

– И все-таки три? – поковыряв кору одной из могучих, уходящий ввысь яблонь, спросил покупатель. – Не скинете сотни две?

– Нет, – как можно увереннее ответил я. Есть у него три миллиона. И больше есть, так что нечего тут. – Хорошая цена. Участок пять с половиной соток. Погреб, опять же. Гараж. Сарай…

Покупатель вытер испачканный корой палец белоснежным платком. В воздухе пахнуло то ли Дольче вместе с Габбаной, то ли мужской Шанелью.

– Беда с вами… Уступать не хотите, а хотелось бы. Три – многовато.

Я видел, что он на крючке, оставалось дожать.

– Есть и другие покупатели. Думают пока, но есть. Вы шестой за неделю смотрите, а мне не к спеху.