Пустой гроб

— Молодец он, этот господин, — заявила старуха, похожая на уличную торговку овощами и фруктами, — среди богатых не часто встретишь людей порядочных.

— Он не должен был этого делать! — громко запротестовал полицейский. — Не много ли он на себя берет?

Эти слова представителя власти были встречены свистом и улюлюканьем:

— Ишь ты! Что это на него нашло? Видали такого?.. Подыхать будешь на улице, а эти бездельники и пальцем не шевельнут, только бы соблюсти устав… Эй, ты!.. Плевать мы хотели на твой устав! Правильно сделал этот господин — взял и повез дамочку в больницу для богатых.

Полицейский не стал вступать в пререкания; в глубине души ему и самому было приятно, что поведение владельца лимузина толпой было одобрено.

Он робко заметил:

— Я ведь при исполнении, понятно вам? Существуют инструкции, и я обязан им следовать… Если бы кто-нибудь из вас, господа, согласился быть свидетелем, все было бы в порядке…

Ему протянули сразу несколько визитных карточек, полицейский сунул их в бумажник, но тут вспомнил о разбитых машинах и направился к груде обломков, чтобы составить протокол.

Теперь трудно было воскресить в памяти, что же произошло в момент аварии.

Полицейский с трудом пробрался сквозь толпу зевак.

Очутившись и первых рядах, он требовательно крикнул:

— Где водители этих машин?

Полицейский выждал минуту-другую — ответа не последовало.

Тогда он крикнул еще громче:

— Эй, шоферы, поторапливайтесь, немедленно подойдите ко мне!

Толпа заволновалась. Кто-то бросил:

— Ловко же они смылись!

— Можно подумать, — подхватил кто-то другой, — что они так и продолжали мчаться на той же скорости — поди догони.

Толпа взорвалась смехом, полицейский нахмурился, потом вслух поделился своими сомнениями:

— Главное, чтобы они не остались под обломками.

В ту же минуту от толпы любопытных отделился длинный, тощий тип с бледным лицом, он подошел к полицейскому и, тронув каскетку, вежливо сказал:

— Прошу прощения, господин полицейский, сдается мне, вы понапрасну теряете время — этих молодчиков уже не дозовешься; я все видел своими глазами: похоже, оба они сразу дали тягу…

Полицейскому в общем-то было все равно, тревожило его одно — не подкачать в глазах начальства.

Да и что мог он сделать?

Не догонять же ему, в самом деле, этих водителей, раз уж они дали деру!..

— Согласны вы быть свидетелем? — спросил он у долговязого.

Однако в тот день бедному полицейскому решительно не везло.

Молодчик, только что красочно описавший, как водители уносили ноги, и сам поспешил исчезнуть; нечего было и думать отыскать его во все увеличивающейся толпе; в этот момент со стороны Шоссе-д’Антен и улицы Клиши к месту аварии на велосипедах устремилось с полдюжины патрульных, которые наконец что-то заподозрили.

Толпа зевак на площади Трините все росла, а тем временем по узкой темной улочке Сен-Лазар двигались в направлении церкви Нотр-Дам-де-Лорет несколько оборванных, подозрительных личностей.

Был среди них и тощий длинный малый, тот самый, что беседовал с полицейским, — Фонарь собственной персоной.

Долговязый апаш давился от смеха; тоном полным сарказма обратился он к Бычьему Глазу, который, естественно, вышагивал рядом с ним:

— Ну и дельце мы провернули! Сделано на совесть — не подкопаешься. Отладили все, точно репетировали сцену из фильма, вот и сработало как часы!.. Когда Пономарь спустился на своей тачке от площади Пигаль и на всем ходу врезался в такси, которое вел Придурок — трах-тарарах! Машина всмятку!

— Цыпочке, что тряслась в колымаге Придурка, мало не было, — хихикнула сопровождавшая апашей Адель. — Кто такой тот шикарный фраер, что увез ее? — полюбопытствовала она — Видно, он тоже в деле… Какое же, черт возьми, надо иметь алиби, чтобы преспокойно разъезжать на этакой классной тачке — стекла так и блестят, роскошная крыша; денег у него, наверно, куры не клюют!

Фонарь с Бычьим Глазом лукаво поглядывали на нее, многозначительно качали головой, но на вопросы не отвечали. Может статься, им было что порассказать о том, кого Адель нарекла «шикарным фраером», но они предпочитали помалкивать.

* * *

Утром следующего дня, когда за белыми занавесками не закрытого ставнями окна занялся рассвет, молодая женщина с бледным, точно восковым, лицом медленно приоткрыла глаза и, запинаясь, дрожащим голосом пролепетала:

— Что со мной случилось? Где я?

Она хотела пошевельнуться, повернуть голову, но тут же застонала от боли.

Попробовав приподняться, она без сил упала на подушки.

— Боже милостивый! — прошептала она и закрыла глаза.

Другая женщина — с виду дежурная медсестра — на цыпочках подошла к кровати и склонилась к больной.

— Не двигайтесь, сударыня, лежите спокойно, вы тяжело больны, но это пройдет.

Лица больной было не разглядеть, видны были только лоб и глаза.

Голова и лицо ее были забинтованы, под бинтами проложили вату, а плечи и грудь туго стянули перевязочной тканью, на которой выступали пятнышки крови.

В палате лежала пострадавшая в аварии Амели Тавернье.

Накануне вечером бедняжка была без сознания и едва дышала, Миньяс потрудился доставить ее сюда, в лечебницу мужа, профессора Поля Дро.