Пустой перрон

В первые дни Оля еще верила, что это все какой-то неправильный и нечестный случай, что вот-вот все разрешится, и упрятанный за решетку Лешка, выйдет к ней, из этого обезьянника — так называлась камера предварительно задержания… Но нет!

Случай был заурядный для жизни вернувшихся с зоны, старая компания брала в оборот, авторитет и понятия приобретенные во время отсидки не давали возможности отказать.

Да и деньги всегда нужны!

Схема заработка Лешкиной компании была проста. В городе уже было не мало контор, выдававших микрозаймы. И как правило, взятый микрозаём через два-три месяца вырастал до серьезной и неподъёмной суммы, которую нужно было отдавать. А отдавать зачастую было нечем.

Вот для этого владельцы таких контор, не желающих пачкать руки, и нанимали некие бойцовские группировки.

Выбивали долги, конечно, не ударами.

На одной из таких разборок и залетела Лешкина группировка.

Заодно Ольга узнала, что курсы водителей Лешка давно забросил, потому что днем нужно было заниматься делами.

Полгода шло следствие. И первый раз после всего случившегося, Оля увидела Лешку в зале суда. В клетке.

Прокурор просил три года.

Адвокат, выторговал два.

Какие-то несколько минут, пока судьи раскладывали бумаги, можно было к клетке подойти.

Оля подошла и встала рядом со стоявшей там матерью. Лешка смотрел на нее и молчал.

— Зачем жить так? — тихо спросила Ольга.

— Хотел для нас с тобой заработать!

— Лучше бы мы на одну мою зарплату жили!

— Я мужчина, — сквозь зубы произнес Лешка.

Молчали.

И вдруг Лешка подошел к решетке, так от чего конвоир тут же отодвинул Ольгу.

— Ждать будешь? — услышала она.

И не думая о том, что говорит, она крикнула, потому что конвоир уже уводил ее в зал.

— Буду!

… И пошли письма.

От нее к нему постоянно, от него, когда как.

«Лешка! Я все думаю — как же ты мог так убить нашу с тобой жизнь! Наше счастье! Или оно было не наше, а только мое? Мое точно было.

И чем измерялось не знаю! Наверное — счастьем! Я ведь иногда в трезвую минуту помнила — жизнь с тобой — не самая лучшая партия! Ты вряд ли мог стать надежным отцом, да и надежным мужем. Ты вообще ненадежный! Но ты мое счастье! Ничего не надо — только тебя!

Наверное, это бы прошло, но не у меня. Я еще тебя не налюбилась, я с тобой на этом веке еще не нажилась!

А если бы любила, когда мне бы уже стукнуло сорок или не дай бог пятьдесят, то все равно ни о чем бы не жалела.

Правда, я этого не могу знать. Ты не дал.»

«Леша, я переживу эти два года, я дождусь, тогда налюбуюсь, тогда наживусь с тобой! Я, правда, не знаю, дашь ли ты мне этого дождаться!»

«Олька! Ты все-таки, жди. Я думаю, у нас все будет хорошо!

Уже прошло полгода. Ты не думай, что здесь тоска зеленая. Вовсе нет. Некогда об этом думать. В шесть подъем и дальше каждая минута по графику. Работа — шьем рукавицы, и только один час перед сном свободный. Тогда я думаю о тебе. Конечно, скучно, конечно — хочу тебя! А хотеть здесь — значит дрочить! А дрочить я могу только на тебя!

Ну, вот такое признание. Что хочешь думай, объясняюсь, как умею!»

«Да, Лешка, второй раз понимаю, почему я тебя люблю! Так объясняться в любви больше никто не может!

Ну, мне и не нужно.

Боюсь, Леш, что все эти твои слова, потому что ты естественно, давно не имел женщину. А самая близкая по счету из них, это я.

Прости, Леш. Пишу всякую фигню! А надо бы не о том. А о том, как я тебя жду.

Выходи поскорей! И давай пообещаем, друг другу, что больше расставаться не будем.

Я — точно. А ты пообещай!»

***

Так прошла зима, весна, еще одна зима, и еще весна и лето.

А это, между прочим, и два новых года, и два дня рождения, и два восьмых марта.

И настал, наконец, этот счастливый осенний день, когда все это несчастье закончилось.

Перрон маленького городка, где находилась колония, в которой сидел Лешка, был безлюден и пуст. Сухие листья перекатывались по нему.

Стоянка поезда была всего две минуты. Багажа у Оли почти не было. Только небольшой баул, в котором находились вещи Лешки: белье, джинсы, свитер и куртка. Ботинки, как она надеялась, еще не успели износиться. На часах было только восемь утра. Лешка, как он писал, должен бы выйти из колонии в двенадцать.

Оля спросила, где здесь гостиница, ей подсказали автобус.

Гостиница была, почти пустая! Да бог с ней, им предстояло переждать здесь до завтрашнего утра, когда этот поезд повезет их обратно, в их дом.

Тем не менее, она заботливо поставила на стол привезенную бутылку вина, нарезала колбасу и закуски, и стыдливо вспомнив, засунула под подушку пачку презервативов.

И поехала в колонию. На часах было одиннадцать.

Рано, конечно, но она решила никуда не уходить, подождать здесь у ворот.

Прошло полчаса.

Дверь проходной открылась. Оттуда вышел молоденький солдат с повязкой дежурного на рукаве.

— Вы, конечно, извините, но уже полчаса наблюдаю, как вы ходите около ворот. У нас это не положено.

— Да, я жду! — объяснила Оля. — Сейчас должен выйти мой жених. Срок закончился.

— Да? — солдат засмущался. — А как фамилия?

Ольга назвала.

Солдат снова скрылся в проходной.

— Уже вышел, — сообщил он возвратившись.

— Как вышел? — ахнула Ольга.