Пустоид

В этот момент, на входе в реальную жизнь, снова невнятные друг для друга, они вступили в пределы потенциальной ненависти. Череп говорит: «Не удивительно», — как будто, с его точки зрения, между ними не было ничего и ничего быть не могло… — Но послушай, это я на мгновение вошел в сознание Артура Блэка и запутал повествование. Прости меня, читатель. (Наша жизнь в этой зоне… нам надо работать вместе. Тебе надо знать, что сущность у этой книги — черно-белая. У Рта — черный рот, а у Черепа — белый череп, в этом они изначально согласны друг с другом. Черное и белое пребывают в состоянии взаимной ненависти на пешеходном уровне: они максимально удалены друг от друга. Замкните это расстояние в круг, и они станут бок о бок. Читать книгу — все равно, что рассматривать через увеличительное стекло полутоновую газетную фотографию. Книгу лучше всего не читать, а вспоминать. Хорошую книгу. Открой ее на любой странице и прочитай несколько строк, чтобы освежить в памяти. И тут то же самое. Взгляд на твою рискованную жизнь. Может быть, ты умрешь молодым. Я умру молодым. Суеверие. Память — это то, что связывает точки между собой. Плохой памяти просто не существует.) Тут расходятся Рот и Череп и запротоколированная история: Рот и Череп — не люди, они — объекты из плоти и крови. Сама история — стопроцентная ложь, и поэтому неуязвима. Это придуманный мир — единственное, что отделяет человека от всего остального. Он не существует, есть только имя. История — разновидность сентиментальности. Как содержание телешоу. Телевидение — это абстракция. Шутка. История — тоже шутка. Телевидение и история — центры пустоты. Это ауры, как волосы, которые можно причесывать 24 часа в сутки. Череп и Рот — силуэты, проступающие в тумане, как горячий и холодный свинец. Им обоим нравится целыми днями смотреть телевизор. Каждое слово, которое я пишу — шутка. То, как оно существует в твоей памяти и в моей — это шутка для Господа Бога. Рот и Череп — это и есть Бог. Они — падшие дельфины. Каждым своим словом, каждым действием ты плетешь сети, в которые сам же и попадешься, но они существуют только в твоем сознании, и поэтому ты в безопасности, пока ты не веришь в Бога. Если ты веришь во что-то, ты автоматически обречен. «Вера» — еще одно человеческое заблуждение. Либо ты что-то знаешь, либо нет. Черное и белое. Эти слова — дельфинья сеть для человеков — дельфин сможет вытянуть эту сеть, как свадебный поезд, как разум племен. [9] Каждое слово — пародия, и я прошу у вас прощения. Я взываю к вашему милосердию и не собираюсь переходить на личности. Череп знает, что я постоянно перехожу границы дозволенного. Артур меня презирает. Я сам загнал себя в угол.

— Слушай, как смеются эти ножницы, — говорит Череп.

— Это что, такая интимная шутка?

— Ты что-то сказал?

— Нет.

— Нет, сказал.

— Нет, не сказал.

— Нет, не сказал.

— Нет, сказал.

* * *

В туманных небесах над розово-серым кирпичом нью-йоркского гетто протянуты электрические волны, в ожидании, когда к ним прикоснуться пальцы гитариста — как человек, который все трогает языком больной зуб до тех пор, пока не заденет нерв. Он задевает свой нерв. В туманных небесах над розово-серым кирпичом нью-йоркского гетто одинокий задрипанный голубь убит электрическим током от вспышки молнии, нет, это язык, да нет же, я видел что-то розовое… голубь без перьев. Падает на зазубренную черную крышу.

III