Ну, конечно, мы вот шутим, смеемся и говорим о счастье, а жизнь — не такая; она тяжелая, и «кто об этом не знает, тот жизни не нюхал, ему легко радоваться». Тибетцы в таких случаях обычно рассказывают такую историю. К ламе пришел человек и заявил, что оказался в большой беде — убежал его единственный конь, без которого он не мог пахать поле и обеспечивать семью. Когда человек закончил рассказ словами: «Это ужасно!», лама, усмехаясь под нос, ответил лишь: «Посмотрим…» На следующий день к ламе пришел тот же человек, но на этот раз принес радостную весть: «Мой конь вернулся и привел с собой дикую кобылицу. Разве не замечательно?!» Лама снова ответил только: «Посмотрим…» На третий день человек пришел в очередной раз в противоположном настроении: «Мой сын попробовал объездить кобылицу, но она его сбросила. Теперь сын, который был для меня, старика, помощником по хозяйству, лежит со сломанной ногой. Это ужасно!» Вы удивитесь, но лама снова сказал: «Посмотрим…» Когда они встретились в очередной раз, наш герой сиял: «Объявили мобилизацию, и все юноши должны были пойти на войну. Все, кроме моего сына со сломанной ногой. Вот это счастье!» Не нужно объяснять, что сказал лама, который еще много раз повторял «Посмотрим…», потому что эту историю можно продолжать бесконечно. Дело в том, что хорошие и плохие ситуации, хорошая или плохая жизнь являются таковыми только в непосредственной перспективе, которую мы постоянно и охотно меняем на ту единственную и теперь уже наверняка правильную. И, конечно, в момент ее принятия мы забываем, что это только очередная, одна из многих наших гениальных идей о реальности, одна из тысяч оценок, о которой мы забудем уже на следующий день, занятые формулированием очередного вывода, абсолютно соответствующего реальности. Мы никогда не знаем, не охраняет ли нас случившаяся неприятная ситуация (к примеру, тяжелая болезнь) от чего-то худшего, о чем мы не подозреваем, — например, от поездки в метро, которое любитель пиротехники взорвал вместе с собой, чтобы проинформировать мир о своей идеологии. Часто мы не в состоянии выбрать соответствующую точку зрения, позволяющую абсолютно черное увидеть белым или цветным. Мы всегда смотрим на события с некой перспективы, и та раскрашивает их определенным образом. Не имея возможности изменить происходящее, мы можем изменить перспективу его восприятия. Это наша внутренняя, неоспоримая свобода, которой, к сожалению, мы иногда забываем воспользоваться. Это мы решаем, на чем сфокусироваться в нашем восприятии. Если нас ругают, мы можем, конечно, сосредоточиться на содержании этого неразборчивого сообщения, но также способны в ходе брани подумать, как звучало бы верхнее «о» в часто повторяемом слове «олух», если бы наш собеседник взял пару занятий по постановке голоса и учился оперному пению. Таким образом, мы обретаем бесценную дистанцию по отношению к происходящему, которое уже не может быть таким жестким, как тогда, когда мы влипали в него по уши, все воспринимая совершенно серьезно. «
Чем больше дистанция к происходящему, тем свободнее мы, тем больше мир напоминает сон, в котором можно все интереснее развлекаться, даже если он кажется кошмарным. Мы становимся зрителем в кинотеатре, который с удовольствием смотрит все категории фильмов. Это развлечение возможно, ведь мы знаем — просматриваемая нами ситуация есть иллюзия, она не может нами овладеть. Ребенка лучше водить только на «Утенка Дональда»; дети имеют склонность относиться ко всему слишком серьезно, и даже печальные превратности судьбы, происходящие с утенком, могут вызвать у них необычайно сильную реакцию в виде слез. Мы, взрослые, покатываемся со смеху, глядя «Техасскую резню бензопилой» или «Некроз», именно потому, что хорошо знаем — вся ситуация нереальна. Если это чувство перенести в повседневную жизнь, а этому способствует буддийская медитация, появляется свобода решать, как переживать события и на чем в них концентрироваться: на драме, к которой, несмотря на киношную иллюзорность, мы относимся серьезно, или на положительных сторонах, всегда предоставляющих повод шутить. Как сказал в фильме «