Пустые головы

И отвела глаза – как забыла о нём.

Полкана снова попустило. Теперь без фикуса. Он даже обрадовался – опять передышка… Но через минуту заволновался – ничего не происходило. Даже глупая случайная муха, умудрившаяся пролететь через все кордоны и многократно уже пожалевшая о своём здесь присутствии, и та просто висела в воздухе на одном месте, и даже не жужжала… Словно бы и крыльями своими не работала – как будто умерла. Но – как и фикус – без признаков недозволяемого разложения. Более того – так и оставшись в полёте.

Однако… Заставив не видевшего их Полкана вздрогнуть, величественно пробили напольные часы – памятник времени, и секретарь встала, оправила жакетный костюм, поправила прическу – туго забранные в узел на затылке обесцвеченные (допустимая вольность!) волосы, сложила на согнутую левую руку папки и пошла в кабинет.

Когда за ней бесшумно закрылась дверь, полегчало не только Полкану – он не побоялся своих звуков вдоха-выдоха, а и всем посетителям в приёмной – кто-то даже осмелился вытянуть ноги. Хотя и ненадолго – свобода пуглива под гнётом традиций.

Соскучиться по секретарю никто не успел. Она вышла из кабинета хоть и бесшумно, но не незаметно, и, останавливаясь перед каждым отдельным посетителем (и заставляя тем самым того встать – размять ноги – умница!), проговаривала тому предварительный вердикт – что будет дальше.

– Куратор вас примет, когда немного освободится, – бесстрастно сообщила она Полкану. – Ожидайте.

И снова забыла о нём.

До самого вечера он «мариновался» в приёмной. Он передумал-перенервничал тысячу раз, представляя себе, как его кто-то – кто?! – опередил и представил дело в невыгодном ему свете.

Лишь однажды, когда совсем стало невмоготу, Полкан осмелился отлучиться по нужде в туалет, заодно чтобы позвонить оттуда – конспиративно, без стеснений, под шум сливаемой воды – и громким шёпотом объявить своему секретарю… то есть, секретарше, конечно же!.. о том, что он у начальства, и неизвестно когда освободится. При этом Полкан испытал единственное за день удовольствие – иметь стопроцентную «отмазку» от повседневной ненавистной рутины, когда его никто из подчинённых не упрекнёт (втихаря, разумеется!) в манкировании должностными обязанностями и «въезде в рай на их горбу». И в то же время по строгости, исходившей от секретарши и сочившейся из телефонной трубки, Полковник чувствовал, как растёт и укрепляется его авторитет – шутка ли, срочно у начальства… Да какого! Такого, что со специальной охраной ходит-ездит, которая даже самих полицейских своими не считает.

Наконец:

– Товарищ полковник. Пройдите. Вас ждут.

На нетвёрдых, негнущихся ногах – «Засиженных, просто засиженных, чёрт!» – Полкан шёл по ковровой дорожке вдоль многостульного длинного стола заседаний к расположенному в другом конце кабинета столу хозяйскому.

Пока шёл – вспотел. От волнения, как от усталости. От страха, как от восторга.

Стоявший у окна немного боком и спиной к входящим Куратор повернулся…

Как удивился бы Малой – совсем недавно участковый и давно студент – если бы мог увидеть его сейчас… Это был тот самый Куратор его бесславно кончившейся университетской общественной деятельности…

– Здравствуйте, товарищ полковник. – Рукопожатие. – Садитесь. – Приставной стул (не кресло). – Рассказывайте. – Немигающий водянистый взгляд.

Полкан резко выдохнул (мысленно, только мысленно!), как перед добрым глотком спирта, и рассказал. Всё! Вернее, почти всё – про хорошего работника, про свою попытку сберечь ценного сотрудника для органов, про явное (теперь уже!) нервное расстройство последнего, даже про рапорт того, написанный «задним числом». Про несданный пока пистолет – табельное оружие – умолчал. Не решился-таки… А может забыл в волнении.

После минутной паузы-тишины Куратор встал, показав рукой, чтобы посетитель сидел – тот, ёрзая в психологическом неудобстве, сдвинулся на самый уголок стула. Куратор снова подошёл к окну. Встал спиной и немного боком.

– Ладно, полковник… Я тебя понял. Ценю твою откровенность. Правильно сделал, что сам всё рассказал. Не ошибается тот, кто ничего не делает… Верно? Ты ведь как лучше хотел… За честь мундира боролся… Так ведь? Работай пока… Я подумаю, чем и как тебе можно помочь… Всё.

«Подумает он… – думал сам Полкан… в смысле, полкан теперь, полкашек даже!.. – Сука!»

И это с искренним раболепием во взгляде, с преданно приоткрытым ртом, из которого разве что слюнявая струнка не тянется вниз к форменным наградным колодкам, приколотым к кителю на груди и лежащим сейчас на пузе.

Однако пауза-тишина затянулась…

Полкашек встал на негнущиеся ноги, неаккуратно громко отодвинув стул, и молча пошёл к двери.

– Полковник, – тихий голос, как гром, впитавший в себя полутон доброты и сочувствия. – Задержись.

Разворот кру-гом.

– Отвечу доверием на твоё доверие, полковник…

И Куратор, умея одновременно быть вкрадчивым и повелительным, продолжил:

– …Хочу, чтобы ты («Ты!» – отметил полкашек, становящийся опять Полканом) и твои ребята… пошустрее, посмышлёнее, поаккуратнее – не как этот! – понаблюдали за…