– Ничего такого я не помню! Сестричка Ая всегда была особенной и –
– У… уу… ууу…
Картина передо мной меняется. В любом случае, она иллюзорная, так что удивляться нечему. Однако то, что я вижу теперь, меня потрясает.
Это то место, где мы когда-то жили; точнее – комната сестрички Аи. Я ощущаю смесь запахов: ароматические масла и прочие душистые вещества.
Мы с сестричкой Аей вдвоем; нам обеим лет по десять. Сестричка Ая лежит на кровати, а моя десятилетняя версия смотрит на нее встревоженно.
– Что с тобой, сестричка? – спрашивает младшая «я», тряся Аю. Однако та по-прежнему лежит без движения и отказывается поворачиваться лицом.
Некоторое время спустя она наконец выдавливает:
– Я проиграла…
– А?
– Общие экзамены – у тебя в школе они ведь тоже были, да? Я проиграла кое-кому из моего класса, хотя раньше никогда не проигрывала…
– Что? И все? Ну, такое бывает иногда. Чего из-за этого огорчаться так?
– Ты ничего не понимаешь, Мария, – отвечает она тихим, полным раздражения голосом, который «меня» мгновенно затыкает. – Ты не понимаешь, насколько это тяжело. Тяжесть поражения! Я никому не должна проигрывать. Я должна доказать, что я достойнее всех. Я должна быть всем нужна, иначе…
…Лучше бы я никогда не рождалась.
– Иначе я не отомщу Ринко-сан.
Она вжимается лицом в подушку и кричит:
– Иначе я не могу гордиться тем, что родилась!..
– Сестричка Ая… – срывается у меня с губ, когда я смотрю на эту картину.
Тогда, в прошлом, я понятия не имела, что происходит. Я понятия не имела, из-за чего страдала сестричка Ая. Но теперь я понимаю.
Ая Отонаси вела свою битву.
Битву с фактом, что она – нежданный ребенок.
Ая Отонаси, которая в глазах большинства была «бедным ребенком», на самом деле была – кто бы мог подумать – действительно всего лишь «бедным ребенком». Она не могла сбежать от данности, что ни Ринко-сан, ни ее новым родителям она была не нужна, и потому пыталась продемонстрировать свою нужность, став кем-то особенным. Иногда она переходила грань разумного и вела себя откровенно безрассудно, однако всегда, сдерживая слезы, брала себя в руки и сражалась дальше. Единственным, что заставляло сестричку Аю чувствовать себя живой, была похвала.
Она трудилась усерднее, чем кто бы то ни было, и шла вперед без единой жалобы. За то, что она выросла такой сильной, она заслужила мое колоссальное уважение.
Но в то же время под маской уверенности в себе таилась несомненная слабость и хрупкость.
(Ая Отонаси была всего лишь человеком.)
– Нет… – и я упрямо трясу головой на эти слова «осадка».
Я сознаю, что веду себя по-детски, но сдаться просто не могу.
– Сестричка Ая была особенная. Она была настоящим монстром. Она спланировала собственную смерть. Должна была спланировать! Иначе это значило бы, что ее просто бессмысленно убил тот одержимый психопат! Я так не хочу. Я не хочу, чтобы ее смерть была бессмысленной. Сестричка Ая захватила мое тело. Она смогла это сделать, потому что была монстром. Можно мы это так и оставим? Ведь если не оставим –
– Сестричка Ая умрет окончательно.
Я глазом не успела моргнуть, как вновь очутилась на месте аварии – но она слегка изменилась.
Сестричка Ая не лезет по обрыву, как раньше, – она застряла в машине. Она отчаянно колотит по ветровому стеклу, пытаясь его разбить; двери машины от удара заклинило, и они не открываются. Она уже получила смертельные травмы, и потому в ее кулаках нет силы; они лишь еле слышно стучат по стеклу.
– Я не хочу умирать… спасите… не хочу кончать вот так… – слабым голосом хнычет она. – Мне больно… мне больно! Я не хочу умирать… Мария! Я пока не… хочу умирать!..
Излишне говорить, что она совершенно не улыбается.
Младшая «я» смотрит с обрыва вниз, держа в руках букет цветов. Она не видит свою умоляющую сестру.
В смысле… на самом деле ведь меня там не было, когда все это случилось. Я туда пришла только на следующий день.
Младшая «я» бросает букет с обрыва и с пустыми глазами шепчет:
– Я этого не приму.
– Я не приму смерть сестрички Аи.
– Сестричка Ая не может умереть, ведь она высшее существо. – Никто не может ее убить. – Она мной завладела. – Я не хочу оставаться одна. – Если я стану сестричкой Аей, я не буду одна. – Я не одна.
Я вспоминаю, что говорили мои родственники, для которых я всегда была лишь обузой.
…Если сестрички Аи нет…
Я никому не нужна.
Для меня это совершенно невыносимо. Я хочу быть нужной ей, пусть даже она всего лишь призрак. Я возьму на себя ее «желание». Я скажу, что она мной завладела. Сестричке Ае было нужно мое тело, поэтому я должна жить во имя ее цели сделать всех людей счастливыми. Иначе это означало бы, что и ей я на самом деле тоже была не нужна.
Я не одна.
Сестричка Ая живет во мне.
Однако «осадок» – Кадзуки – бросает мне в лицо правду.
«"Желание" Марии Отонаси и ее сестры никогда не заключалось в том, чтобы сделать всех на свете счастливыми».
Верно.
Наше истинное «желание» –
Наши родители не любили нас, мы были одиноки, и потому наше истинное «желание» –
«Быть кому-то нужными».
– Быть кому-то нужными.