Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 7 (с иллюстрациями) (ЛП)

Я тот, из-за кого он стал таким.

– А… АААААААААА!.. – ору я. Ору и не могу остановиться, хоть и понимаю, что в этом нет смысла. Не переставая рыдать, я падаю на колени и упираюсь лбом в пол.

– …Отонаси. Это с ним часто происходит? – спрашивает он, сконфуженно глядя на меня.

– Нет… такую реакцию я у него вижу впервые.

Мне нет прощения. Я угробил жизнь этого человека из-за своих эгоистических желаний. Нет, не только его. Я пожертвовал огромным количеством людей. Вот доказательство – я помню, как убивал и убивал. И помню, как в результате этого остался совершенно один.

Все это я сделал из желания быть с той, кого люблю.

Аах… я худший грешник на всем белом свете.

– Похоже, Кадзуки так себя ведет, потому что винит себя.

– Ясно… – бормочет незнакомец и хватается за поручни своей койки. Стиснув зубы, он изо всех сил напрягает руки. – У тебя были собственные твердые убеждения. Эгоистичные убеждения, наверняка, и поэтому я понимаю, что ты винишь себя за то, что их придерживался. Но задним числом я вижу, что твои убеждения помогли нам всем. Не думаю, что это случайность. По сути своей твои убеждения правильные, хорошие.

И, произнеся эти слова, он встает. Хоть его и шатает, но все же он стоит на собственных ногах.

– Д-Дайя… встал?.. – ошарашенно произносит Коконе, и на глазах у нее выступают слезы.

Дайя коротко улыбается ей и кладет руку мне на голову.

– Как видишь, я могу встать. Я буду вставать снова и снова. Все благодаря тебе, Кадзу. Я давно уже тебя простил.

– И я, – добавляет Коконе, утирая слезы.

Простили?

Они меня простили?

Мне правда можно в это поверить? Меня правда можно так баловать?

Когда я поднимаю голову, он снова протягивает мне руку.

Его рука такая же тощая, как в прошлый раз, и так же дрожит, но я отчетливо вижу силу воли в его глазах.

Я нерешительно беру его ладонь в свою. Это ладонь Дайи Омине, которого я знаю.

Наконец я смог совместить этого человека и Дайю Омине.

Ах…

Он Дайя.

Дайя простил меня.

После того дня мои мысли стали гораздо организованнее – почти весь туман из моей головы исчез. Я начинаю учиться фильтровать внешнюю информацию и привыкаю к жуткому многообразию цветов в мире. Я даже могу в одиночку выйти из дома, если наберусь храбрости.

И я встречаюсь с множеством людей. Один раз я навестил Касуми Моги в большом учреждении под названием «реабилитационный центр», где было очень много людей в инвалидных колясках. Она с радостью рассказывала мне о своей теперешней жизни, хотя все, что я про нее помню, – это что она раньше была моей одноклассницей. Но когда я покраснел из-за ее милой улыбки, Мария стукнула меня по голове, а ведь обычно она со мной ласковая. Еще мы ездили в один знаменитый университет повидаться с Харуаки Усуем. Он выглядел гораздо целеустремленнее, чем я помнил, и это меня немного сбило с толку. Он с возбуждением готовился к своему первому официальному бейсбольному матчу. Еще я встретился с Юри Янаги в кафе недалеко от Токийского университета. Она испускала больше феромонов, чем когда-либо прежде, и за ней ходило несколько незнакомых мне парней. К раздражению Марии, Юри-сан настояла, что сделает множество ее фотографий; она заявила, что Мария – идеальный объект для фотографа. В парке недалеко от дома я повстречался с Наной Янаги и Тодзи Кидзимой, которых знал еще со средней школы. Янаги-сан была очень рада, что я поправляюсь, и поцеловала меня в щеку. Мария опять стукнула меня по голове, хотя я не сделал ничего плохого.

Они все приняли меня очень тепло. Почему? Я ведь сделал им что-то ужасное? Как они могут быть добры ко мне? К человеку, который даже говорить не умеет?

Но кое-что я понял после встреч с ними: эти люди очень важны для меня, если я собираюсь вернуться к нормальной жизни. Они ключи к фрагментам моей спутанной памяти. Говоря с ними, я медленно, но верно складываю эти фрагменты вместе и вспоминаю повседневную жизнь, которая у меня была.

Всякий раз, когда моя память подпитывается очередным кусочком, я возвращаю часть прежнего себя.

Однако, хоть я сейчас уже не в таком замешательстве, как раньше, говорить по-прежнему не могу. Видимо, что-то еще удерживает меня от человеческой речи.

Возможно, я просто боюсь. Боюсь активно участвовать в общении с другими. Однажды я отделил себя от всех, потому что думал, что это единственное, что я могу сделать. И до сих пор не могу стряхнуть подсознательное убеждение, что заслуживаю лишь одиночества.

Пусть Дайя и простил меня, но мои грехи тяжелы. И невольно я думаю, что должен запереть себя в свою тесную клетку.

Единственное, чего я не смогу вынести, – это расставание с Марией. Уверен, она чувствует то же самое.

Сегодня у Марии выпускная церемония.