Пустыня

Фотографии, на двух из них, видимо, сам Серёгин, на одной с крашеной блондинкой, третья представляла, может быть, мисс какого-нибудь там мира, а может, так, близкую знакомую — с преувеличенными губами, фальшивыми в сторону романтическими глазами. И ещё одна — немолодая уже женщина, в ожерелье декоративного жемчуга, в ярко-розовой помаде, полная, полулежит на фоне ковра, улыбается призывно и маняще, исподлобья смотрит — наивная и притягательная, полная самодельного шарма, чуть пошловатая, искренне печальная, даже грустная фотка.

Момент если не истины, то искренности — тоже штука упрямая, и его не захлопнешь так запросто, и, подняв глаза от витрины стола, добавляю:

— В действительности вряд ли кому-то понадобится женщина, которая всё может сама.

— То есть женщина должна вызывать желание позаботиться о ней? — интерпретировал Толя.

— Можно сказать и так.

— Ну, это безусловно…

— А ты железная, да? — спросил Володя, оттенок враждебности, вряд ли осознаваемый им самим, звякнул в голосе.

— Ты, раз такая сильная, не можешь разве внутри оставаться железной, а снаружи — ну вот быть капельку, что ли, помягче? — сказал Анатолий. — Москва кстати тоже, да, Володь, мы говорили, помнишь, металлический город…

Психоаналитики вы мои досточудные.

— А что Москва? У нас у всех интоксикация этим городом, — сказала я.

— Москва — как болезнь…

— Или как любовь.

— Да…

Мы втроём все разом поглядели в окно, каждый со своей стороны, на припаркованного между ауди и бээмвэ жигуленка, на откормленную ворону на краю зеленого мусорного бака, на охранника, который вышел покурить, майские тучи, и на большую стену, выкрашенную бледно-голубой, под цвет неба, красочкой, и заслоняющую обзор.

«Авалон»

Много раз ловила себя на мысли: зря записываю. Не будь такой привычки, всего не происходило. Бы. Возможным было бы примирение. Возврат. Отвор.

Забвение как великая милость не может отныне коснуться меня даже краем, полой какого-нибудь своего блаженного чёрного плаща, или в чем оно теперь ходит. В пуховике?

Вечер из вечеров. Буду вспоминать, когда окажусь в Москве. В проигрывателе плачут «Les feuiles mortes». Чарующе жалуется низкий голос, светло и тонко мечтает о прошлом его невидимый обладатель. Достала из чужого холодильника «Мартини бьянко». Если плесну немного волшебной жидкости в чашечку с изображением «всемирно любимых ягод», никто же не станет особенно убиваться?.. Обещаю, куплю масандровского вина и поставлю на полку в возмещенье ущерба.

Позвонил папа.

— Ну как?

— Всё отлично.

— Мне кажется, тебе хорошо было бы съездить в Ливадийский дворец…

— Сейчас не до того, па.

— Ну смотри.

Ну уж нет, ноги моей не будет ни в едином музее данного полуострова!

Возвращаясь вдоль стены с надписью «Ишю мальчика», уже предчувствовала вечер. Сыр «Бри» не дал почувствовать вкуса, положенный кусочком на чёрный хлеб, который здесь зовется «серым». В кафе «Турист» так и спросили: «Вам белого или серого?» Ко мне обращаются на «вы».

Вероятно, сыру было не очень уютно между серым хлебом и кусочком ветчины. Я горестно сжевала бутерброд, не прерывая «Les feuiles…» На столе валялись обертки, нож, крошки. Совсем не под такую музыку, совсем не под такой сыр.

Простите, музыка и сыр. Вы же видите, на большее меня не хватает.

Кутаюсь в палантин. Он делает узкие плечи ещё уже, но в стекле здешнего добротного деревянного серванта я выгляжу зато, как дворянка, бегущая от революционного террора и беспредела.

Зачем тебе всё это, милый мой, единственный друг? Не читай, не надо.

Да, вот ещё что. О том, как мы разъехались в последний раз. Он раньше меня собрал вещи и убыл в неизвестном направлении, как подобает романтическому герою. Оставил на столе обручальное кольцо белого золота, с бриллиантиком-жучком. Которое я подарила ему ещё до свадьбы. Он так ему радовался. Оно было сделано словно специально под кольцо, которое он вручил мне ещё того раньше. В моём бриллиантиков было двенадцать. Сколько часов во дне и в ночи, месяцев в году. И только сейчас озарило, всего камешков, выходит, было тринадцать штучек.

Несчастливое число.

И ещё оставил в шкафу сиротливо висеть свадебный светлый, почти белый костюм. О, как жених был хорош в светлом костюме. Или хорош был костюм, надетый на подходящую фигуру? Я уже не знаю, я в сомнениях. Неужели я вышла замуж за костюм, кольцо, внешность, приличные ботинки? Меня оправдывает, что приличными ботинками можно было назвать только одну пару.

Я оказалась злопамятна. Нет слаще способа отомстить, чем проигнорировать, пренебречь, забыть. Лучшего и желать нельзя, когда вражина так подставляется. Но враг — не подставился.