Пустыня

Лера слегка пританцовывает, дожидаясь очереди, когда можно сделать заказ, под раскатистые буги-вуги из динамиков радио, настроенного на очередную народную волну. За что не люблю «Семёрочку» — громко очень. И накурено иногда, особенно когда входная дверь по случаю непогоды бывает плотно прикрыта. Сейчас как раз такой случай: на улице время черемуховых холодов. И что с ними делать? Вырубить, говорит Лера, всю черемуху нафиг.

Ничего, май собрался с силами и в последний разок ещё прихватывает морозцем, чтобы не ухнуть так уж сразу в жару и пот. Самое большее через полторы недели будем сидеть здесь же, обмахиваясь меню и вяло жуя веточку петрушки, снятую с салата: аппетит в жару пропадает…

От того, как Лера, хоть и еле заметно, двигается под музыку, до меня докатывает такая волна, что не по себе: много нерастраченной силы в девушке. И ей тоже наверняка тесно в бухгалтерии, где она работает, по соседству с нашим отделом…

— Наши мне сказали, что умереть старой девой мне не грозит, — сообщает она зачем-то специально мне, приватно.

И я с ужасом и восторгом понимаю, что юной красотой ещё никто не обладал, никто не стирал тыльной стороной ладони бисеринки пота с ложбинки между грудями, со лба и шеи тугой и сильной, словно тетива, девушки. Если, конечно, не врёт. И зачем она мне это сказала?

— А сколько тебе лет?

— Двадцать три…

— Да…

Я ошарашена ещё больше: полагала, она младше.

— Что? — смеётся Лера. — Хочешь сказать, шансы уже есть?

— Нет, вряд ли. — говорю я, хотя хотела бы сказать другое.

Что не удивлюсь, если так в конце концов случится. Такая просто не может — не должна принадлежать заурядному пареньку, обыденному мужчине или скучному старику. А где она найдет себе достойного — да ладно достойного, просто хотя бы такого, с которым захочется. Но где? В нашей риэлтерской конторе? В «Семёрочке» с её клетчатыми клеенками на столах, да пластмассовыми красными, соль-перец-салфетки, наборами?

В метро, на безликой станции Войковская? В московском клубе, среди зеркал, в которых в преддверии полуночи смеркается последнее из того, что можно было бы назвать разумом? Бедняжка!..

И почему я — не мужчина? Я бы точно знала, в какой последовательности улыбаться и хмуриться и как правильно расставлять ударения и варьировать интонации фраз (вспоминается: «Тока не надо ла-ла!» — если немного потренироваться, получается в десяти случаях из десяти). Я бы заучила тысячи сладких слов, которые на письме будут выглядеть тем, что, собственно, она и есть такое на деле — а именно, пустышками.

Ну вот, например, «у тебя такие глаза», «боже мой, почему я не встретил тебя раньше, где ты была?», «ты великолепна, божественна», и даже такие простые и бесхитростные, как «ты сводишь меня с ума».

Я, как женщина, знаю нас, нашу породу изнутри, и отлично представляю, что нам, как правило, надо. Даже не подвигов. Даже не поцелуев. Достаточно одних банальностей. Просто и предсказуемо, как автомат, торгующий кока-колой. Нет ничего легче, чем влюблять женщин. Берусь за сто долларов обучить сложному искусству любого разгильдяя в течение двух дней. Зато науку чисто и без потерь отвязываться от влюбившихся девиц и жен ему никто, боюсь, не преподаст и за десятилетие. Но это разгильдяев, как правило, не пугает.

Вот, если бы я была мужчиной, женщины падали бы передо мной, как подкошенные. Ложились бы у моих ног, как снопы. Но, говори я весь этот набор благоглупостей Лере, я, наверняка, не сильно бы погрешила против истины.

Куда легче и спокойнее смотреть на Тоню. Она неяркая, и поэтому у нее гораздо больше шансов.

— Пожалуйста, тарелку картошки, — говорит Тоня Лене-официантке.

— И всё? — удивляюсь я.

— Ну, почему, — мне и снова Лене, — и стакан сока…

Вот теперь — да. Тоня берет тарелку со скромной лужицей картофельного пюре посередине, и занимает место — садится у столика в уютной нише, возле самой двери.

Лера заказывает то же самое.

— Вас не смутит, если я буду свиную отбивную? — говорю я, улыбаясь, и заказываю в свой черед.

Лера вынужденно пожимает плечами, тоже улыбаясь.

У меня своя диета. Я предпочитаю есть. Особенно днём. Особенно мясо. И мне известно, что милые скромницы возмещают недостаток дневных калорий, получаемых в общественной едальне, ночным полным отчаяния жеванием на кухне, когда домашние спят. Ведь молодые тела требуют пищи — чего же естественней?

Пока я азартно, неутомимо, как настоящий хирург, расправляюсь со свиной отбивной в хрустящей панировке (видел бы мой незадачливый спутник, с которым проспали на разных кроватях ночь напролёт!), девки делятся впечатлениями захватывающих трудовых будней.

— У нас столько всего происходит! Мы даже хотели сериал начать снимать. Ну, разумеется, начать надо со сценария. Так и назвать, «Бухгалтерия».

— А что, имел бы кассовый успех.

— Ой, ну просто.

— А на чём строится сюжет? — спрашиваю я.

— У нас три замужних женщины, мы вот двое, и две разведенных. Это будет что-то типа «Секса в большом городе».

— Да. Создать такую блестящую семёрку… Галерею портретов.

— У каждой своя история.

— Ну, не томите, девочки. Расскажите хоть одну.