Пустыня

Ну, не каплей, но лейтенант — точно. Пусть и без погон. Даже старший лейтенант — по виду. Этакий молодой барон царских времён. Но не чёрный, как Врангель, а светлый. Практически белый.

Я выждал положенные минуты и спустился в вестибюль.

Пришёл не последним. Восьмым. Аккурат в середину. Остальные подтянулись в течение пары минут. Почти все. Кроме Андерсена. Тот отговорился нездоровьем. Что ж, дело добровольное.

— Прошу, пройдёмте в автобус, — сияющий господин Бадави повёл нас к автобусу. Совсем как пионеров на экскурсии.

Автобус, всё тот же аэродромный «ПАЗ», раскаленный донельзя, и лишь солнце, всё ближе склоняющееся к горизонту, обещало: погодите немного, сейчас уйду, и станет прохладнее.

Пришлось сесть. Почувствовать себя в аду: черти жарят на сковородке за то, что не доедал манную кашу и пил сырую воду из уличной колонки.

Но ничего, притерпелись. Шофер тронул автобус, ветерок подул в раскрытые окна — поехали!

— Долго ехать? — спрашивали господина Бадави, но тот продолжал улыбаться, и только.

Мы проехали совсем немного. Даже не в пустыню — и пальмы росли, и дорога была если не хорошая, то всё же была. Мимо поста, со шлагбаумом, с парой солдат. Через триста метров еще пост, еще шлагбаум, а по сторонам колючка и надписи «Мины». А солдат — с полдюжины, и пулеметное гнездо.

И, наконец, впереди показался бедуинский шатер.

Автобус остановился шагов за пятьдесят от шатра, двери отворились, и мы вышли как раз в тот момент, когда солнце коснулось горизонта.

— Лидер Ливийской революции приглашает вас в свой шатёр! — объявил господин Бадави.

И мы пошли к шатру.

Неспешно. Очень неспешно. Да и трудно было бы поспешать — поджаренным-то.

Полог шатра был откинут, у входа светила лампа. С виду масляная, но свет электрический.

Солнце село. А на востоке поднималась луна. Полная, огромная, алая.

Я остановился у входа в шатёр, повернулся лицом к Луне и стал думать. Комсомолец должен думать всегда, а намаз — это ведь не формальное обращение к божеству, намаз — возможность продумать, хорошо ли то, что ты уже сделал, и будет ли хорошо то, что собираешься сделать. То есть сверить жизнь с планом и внести при необходимости коррекцию. Ну, если живешь своим умом, а не как лист на ветру — куда дунет, туда и летишь.

А как хорошо думается на комсомольском собрании!

Да только где мой институт, где Лиса и Пантера, где вообще — всё? Здесь и сейчас я был на Луне. В отрыве от родной земли. Но Родина слышит, Родина знает. И потому — выше знамя, молодые строители коммунизма!

Ободрившись, я отвел глаз от Луны. Гипнотизирует, да. Луна — великий магик.

И успел сразу за Кавалеком. Всего-то и задумался секунд на двадцать.

Вошёл, огляделся. Ковры, ковры, ковры. Лежанки. Кресла.

А где же Лидер Ливийской Революции?

И тут из-за ковра вышел Каддафи. Вышел артистично. В расшитом золотом бурнусе, и шапочка на голове — тоже золотое шитье. Как дрессировщик в цирке. Ну, а мы, стало быть, львы и тигры.

Встреча в пустыне

Каддафи начал говорить. По-арабски. А переводчики — переводить. На английский и немецкий. Переводчиков было двое, серьезного вида. Думаю, они не только и не сколько переводчики, а и телохранители.

Ну, ну, храните.

Речь была простой и недолгой: Ливия — страна, перед которой стоят великие цели, и мы, все присутствующие здесь, будем свидетелями небывалых успехов.

Телохранители переводили даже то, чего Каддафи не говорил. Видно, заранее выучили текст, и отступать от него не хотели. Или не смели.

Я смотрел на соратников-шахматистов. Наши, социалистические, держали лицо. Мы привычны к речам. А вот представители стран буржуазии страдали. Чувствуется, что они ожидали иного. Застолья. С вином и танцами. А тут — речь. Хотя у них, поди, тоже президенты речи толкают. Но все больше по телевизору. А телеканалов у них много, раз — и переключил на «Звёздный путь». Это тебе не Чернозёмск.

Но Каддафи был краток. Десять минут — и довольно. Он замолчал.

Стало тихо-тихо.

— А что скажут дорогие участники? — молвил господин Бадави и попросил произнести ответное слово меня. Ну, во-первых, я — лидер турнира, а во-вторых, Советский Союз и Ливия — братья навек.

— Уважаемый Муаммар Каддафи! Прежде чем начать свою речь, я хочу спросить: вот в том углу, под ковром, что-то тикает. Если это часы, если так и должно быть, я продолжу. Но вдруг это не часы?

Я говорил по-арабски, настолько-то язык я уже знал.

Каддафи посмотрел на меня, потом на переводчиков.

— Давайте выйдем под звездное небо, созданное нам на утешение Аллахом, — сказал лидер Революции. И стремительно вышел. Другим устремление придали переводчики. Я и сам поспешил вслед.

Мы все, ведомые Каддафи, отошли шагов на пятьдесят.

Из шатра бегом выбежал переводчик, держа перед собой что-то странное. Бомбу самопальную, или что-то вроде. Темно же. Да и не знаю я, как выглядят самодельные бомбы.

Он бежал в другую сторону, прочь от нас. От Каддафи в первую очередь. Отбежал, размахнулся, желая бросить это что-то подальше, и тут рвануло.