Пустыня (СИ)

— Кто вы, собственно, такой, господин Кяхир, чтобы диктовать мне, как поступать? Чтобы решать за меня, каков мой моральный долг? Так я отвечу: вы — и в вашем лице ФИДЕ — всего лишь бюрократ, заботящийся не о шахматах, а о себе и других бюрократах. Вы мне отвратительны! — и Фишер покинул ресторан.

— Господин Фишер… Господин Фишер известен своим эксцентричным поведением. Он сам поставил себя вне шахматного сообщества и, конечно, никакого участия мы от него не ждали, — сказал генеральный секретарь.

— Помогать шахматным федерациям развивающихся стран, безусловно, нужно, — сказал двенадцатый, действующий чемпион мира Анатолий Карпов.

Господин Кяхир удовлетворенно улыбнулся и даже приосанился. — Но я вижу проблему в том, что бюджет ФИДЕ непрозрачный. Нам мало известно как о доходах организации, так и о расходах. Например, я не знаю, каково ваше жалование в ФИДЕ, каковы премиальные и другие доходы, каков бюджет ваших поездок по странам мира. И потому, прежде чем говорить о наших персональных взносах в ФИДЕ — а то, что вы нам предлагаете, именно персональные взносы, — я предлагаю учредить ревизионную комиссию, которая проведет полноценный аудит бюджета ФИДЕ. Как вам возможно известно, я по образованию экономист, и готов принять участие в работе этой комиссии. Кроме того я готов выделить из своих средств пять тысяч долларов на оплату услуг аудиторов. Разумеется, если ФИДЕ согласится с моим предложением.

Пришла моя очередь. Не чемпион, но лидер турнира — тоже немало.

— Мне странно, господин Радж Кяхир, слышать от вас о моих моральных обязательствах. Моя Родина, Союз Советских Социалистических Республик, оказывает всестороннюю помощь и поддержку всем прогрессивным странам, и оказывает в масштабах, которые вам и представить трудно. Поддержку в том числе и в таких областях, как образование, здравоохранение, культура, промышленность и сельское хозяйство. Базис, как вам должно быть известно, определяет надстройку, и потому построение социализма приведет к небывалому росту всех видов интеллектуальной деятельности широких народных масс. В том числе и шахмат. И потому я, конечно, помогаю и буду помогать всем прогрессивным странам, но только как гражданин Советского Союза. Со всеми вытекающими.

На этом собрание закончилось.

Куда ему до Ришелье, господину генеральному секретарю Раджу Кяхиру…

Авторское отступление

В 1976 году отношение между ФИДЕ и советской шахматной федерацией накалились. Тому было несколько причин: во-первых, несмотря на позицию СССР и ряда других стран, шахматную Олимпиаду провели-таки в Израиле. Во-вторых, ФИДЕ подтвердила право невозвращенца Корчного участвовать в четвертьфиналах матчей претендентов минуя отбор, опять таки несмотря на позицию СССР. И в-третьих, ситуация, когда голос величайшей шахматной державы, несшей бремя финансирования ФИДЕ был равен голосу страны-дайдайца, казалась совершенно несправедливой. Функционеры ФИДЕ попросту скупали голоса «развивающихся» стран и проводили свои решения, зачастую идущие вразрез с позицией СССР. То есть за наши деньги нас же и затирали — во всяком случае так казалось очень многим лицам, причастным к шахматам.

Демарш чемпионов в РИ случился на двадцать лет позже, но то в РИ.

Глава 23

23

4 июля 1976 года, воскресенье

Дебют загнанных лошадей

Сделав пятнадцатый ход, Ульман предложил ничью.

Фишер не колебался. Ульман чёрными пошёл во французскую защиту, вариант Винавера, игроки только-только раззудились и размахнулись, позиция Фишера, как часто бывает во французской, активнее — какая тут ничья? И он сходил слоном на же пять.

Без малейшего промедления Ульман ответил ферзем — но не дотянул одну клетку. Подставил ферзя!

Фишер подумал-подумал, да и забрал фигуру. Отчего не забрать, когда дарят.

Тогда Ульман остановил часы. Сдаётся.

Странно. Да, у Фишера было получше, но вся игра-то впереди. От «чуть получше» до победы дистанция огромного размера, и на этой дистанции многое может случиться. И вот — катастрофа в один ход. Очень странно. Хотя и бывает, конечно. Шахматы лишь отражение жизни, а в жизни бывает всё, что хочешь. А зачастую чего и не хочешь.

— Я устал, — сказал Ульман.