– А я так и не мог решить, знаешь ты об этой истории или нет, хоть и подозревал, что знаешь. Я почти не видел Уилфрида с тех пор, как он уехал на Восток. И все же я бы решился… – Он помолчал, потом добавил: – Если это правда, он, несомненно, рассказал Динни. Не мог же он скрыть такую вещь, собираясь на ней жениться!
Сэр Лоренс пожал плечами:
– Если он трус, почему бы ему не струсить и тут?
– Уилфрид один из самых сложных, противоречивых и непонятных людей на всем белом свете. Нельзя судить его по законам, которые управляют другими людьми. Но если он и рассказал Динни, она ни за что нам этого не скажет.
Отец и сын молча поглядели друг на друга.
– Имей в виду, – продолжал Майкл, – в нем есть нечто героическое. Только проявляется оно не там, где надо. Потому-то он и поэт.
Сэр Лоренс стал пощипывать бровь – обычный признак того, что он принял какое-то решение.
– Ничего не попишешь – надо действовать, люди все равно поднимут шум. Меня не очень волнует, что будет с Дезертом.
– А меня очень, – сказал Майкл.
– Я думаю о Динни.
– И я тоже. Но ты и тут имей в виду, папа: Динни сама будет решать свою судьбу; не надейся, что нам удастся ее отговорить.
– Это одна из самых неприятных историй, с какими мне приходилось сталкиваться, – задумчиво произнес сэр Лоренс. – Ну так как же, мальчик, кто с ним поговорит: ты или я?
– Придется, видно, мне, – вздохнул Майкл.
– А он скажет тебе правду?
– Да. Оставайся ужинать.
Сэр Лоренс покачал головой.
– Не решаюсь смотреть в глаза Флер, раз мы это от нее скрываем. Разумеется, пока ты с ним не поговоришь, никто не должен ничего знать, даже она.