Пустыня в цвету

– Мне этот молодой человек нравится, и я не стану даже тебе повторять то, чего сам толком не знаю. Если человек живет не как все, про него еще не то наговорят! – Он вдруг кинул на Динни испытующий взгляд, но ее глаза безмятежно сияли.

– А кто этот маленький китайчонок?

– Сын бывшего мандарина; тот оставил здесь свою семью: на родине у него какие-то нелады; занятный малыш! Очень симпатичный народ эти китайцы. Когда приезжает Хьюберт?

– На будущей неделе. Они летят из Италии. Джин ведь любит летать.

– Какова судьба ее брата? – И он снова пристально взглянул на Динни.

– Алана? Он служит на морской базе в Китае.

– Тетя не перестает сетовать, что у вас с ним ничего не вышло.

– Ты знаешь, ради тети Эм я готова на все, но, любя его как брата, я не могла пойти с ним к алтарю.

– Я-то совсем не хочу, чтобы ты выходила замуж, – сказал сэр Лоренс, – ищи тебя тогда в какой-нибудь Берберии!

«Да он просто колдун!» – мелькнуло у Динни, и глаза ее стали совсем наивными.

– Ох, уж эта бюрократическая машина! – продолжал тот. – Всю нашу родню засосала. И моих дочерей: Силия – в Китае, Флора – в Индии; твой брат Хьюберт – в Судане; вот и сестра твоя Клер унесется, как только ее обвенчают: Джерри Корвен получил назначение на Цейлон… Говорят, Чарли Маскема посылают в Кейптаун; старший сын Хилери едет на гражданскую службу в Индию; а младший – на флот. Черт побери, Динни, вы с Джеком Маскемом – последнее мое утешение в этой пустыне! Не считая, конечно, Майкла.

– А ты часто видишься с Маскемом?

– Частенько, у «Бартона», он заходит ко мне и в «Кофейню», – играем в пикет; кроме нас двоих, игроков там и не осталось. Правда, это пока не наступит сезон; теперь-то я вряд ли увижу его до конца скачек в Кэмбриджшире.

– Он, видно, большой знаток лошадей?

– Да. Но только лошадей, Динни. Таких, как он, редко хватает на что-нибудь еще. Лошадь – странное животное, она делает человека слепым и глухим ко всему остальному. Слишком уж много требует внимания. Приходится следить не только за ней, но и за всеми, кто имеет к ней какое-нибудь отношение. А как выглядит Дезерт?

– Что? – Динни слегка растерялась. – Какой-то темно-желтый…

– Это от раскаленного песка. Ведь он теперь живет как бедуин. И отец у него тоже отшельник, так что у них это в крови. Но он нравится Майклу, даже несмотря на ту историю, и это – лучшее, что о нем можно сказать.

– А какие он пишет стихи? – спросила Динни.

– Путаные. Разрушает одной рукой то, что создает другой.

– Может, он просто еще не нашел себе места в жизни? А глаза у него красивые, правда?

– Я больше всего запомнил его рот – рот человека тонко чувствующего, озлобленного.

– Глаза говорят о том, каков человек от природы, а рот – каким он стал.

– Да, рот и желудок.

– У него нет желудка, – сказала Динни. – Это я заметила.

– Привычка довольствоваться чашкой кофе и горстью фиников. Впрочем, арабы кофе не пьют, – у них слабость к зеленому чаю с мятой. Вот ужас! Сюда идет тетя. – «Вот ужас» относилось к чаю с мятой.

Леди Монт уже сняла бумажную диадему и слегка отдышалась.

– Тетечка, я, конечно, забыла про твой день рождения и ничего не принесла тебе в подарок.

– Тогда поцелуй меня. Я всегда говорила, что ты целуешься лучше всех. Откуда ты взялась?

– Клер попросила меня кое-что для нее купить.

– Ты захватила с собой ночную рубашку?

– Нет.

– Не важно. Возьмешь мою. Ты еще носишь ночные рубашки?

– Да.

– Молодец. Терпеть не могу, когда женщины спят в пижамах – и дядя этого тоже не любит. Вечно спадают. И ничего с этим не поделаешь, как ни старайся. Майкл и Флер останутся ужинать.

– Спасибо, тетя Эм, с удовольствием у вас переночую. Я еще не купила и половины того, что просила Клер.

– Нехорошо, что Клер выходит замуж раньше тебя.

– Но она и должна была выйти раньше, тетя.

– Ерунда! Клер – умница, а они не торопятся. Когда я вышла замуж, мне было уже двадцать один.

– Вот видишь!

– Не смейся надо мной. Умницей я была только раз. Помнишь, Лоренс, того слона… я хотела, чтобы он сел, а он все время становился на колени. Понимаешь, у них ноги подгибаются только в одну сторону. И я сразу сказала, что они ни за что не подогнутся в другую!

– Ах, тетя Эм! Да ты вообще самая большая умница на свете! Женщины так уныло последовательны.

– Меня утешает твой нос, Динни. Мне так надоели клювы и тети Уилмет, и Генриетты Бентворт, да и мой тоже.

– У тебя нос только чуть-чуть орлиный.

– В детстве я ужасно боялась, что он станет еще хуже! Часами простаивала, прижавшись кончиком к гардеробу.

– Я тоже хотела что-нибудь сделать со своим носом, только наоборот.

– Один раз я так стояла, а твой папа забрался на гардероб, как настоящий леопард, а потом на меня как спрыгнет! Даже губу себе прокусил. У меня вся шея была в крови.

– Фу, как нехорошо!

– Да. Лоренс, о чем ты сейчас думаешь?

– О том, что Динни, наверно, не обедала. Правда, Динни?

– Я отложила это до завтра.

– Вот видишь! – воскликнула леди Монт. – Позови Блора. Ты ни за что не поправишься, пока не выйдешь замуж.

– Давай сперва сбудем с рук Клер, хорошо?

– В церкви Святого Георгия? И венчает, наверно, Хилери?

– Конечно!

– Я непременно буду плакать.