Пустырь

Неужели из этой западни не выбраться? Он закрывал глаза, но его мысли не давали ему уснуть, они продолжали бесконтрольные действия вне его головы и, как жужжащие комары, настигали его именно в тот момент, когда ему казалось, что он уже навсегда провалился в блаженное спокойствие. Они продолжали преследовать его отекший мозг. Они снились ему, а он пытался придать их пьяному, издевательскому танцу забытый порядок. Бессвязные, хворые обрывки всё больше мешались друг с другом, загораживали и опрокидывали друг друга. Но вдруг всё затихло. Не было и шёпота. И стены снова раздвинулись. Теснота опять стала не теснее, чем обычно. Но Лукьяна испугала эта неожиданная тишина. Он был решительно не готов к такой резкой смене обстановки. Кусая сухие, полумертвые губы, он вдруг понял, что лукавил, когда умолял гул стихнуть. Он не ожидал, что тишина будет настолько тихой. Даже вьюга в печной трубе унялась. Он прислушался к тишине и понял, что ошибся. Нет, он не просил этого. Его просто не так поняли. А чего же он тогда просил? Чего-то другого, это сложно объяснить. Чего-то другого. Перед глазами плыл красно-зеленый туман. Конечно же, Лукьян почувствовал облегчение, когда увидел, что в проеме двери оставалась одна неушедшая тень. Человек присел на обшарпанный табурет и, раскрыв свою сумку, вытащил наружу гармонью. Тень оказалась дедом Егором. – Давай-ка, чё-нить сыграю тебе, Федотыч, что ль, – произнес старик, растянув потрескавшиеся меха в пронзительном скрипе.

28