Пустырь Евразия

После седьмого выстрела расстояние между ним и хозяином вьетов составило едва ли пять шагов. Вспышка ослепила Можаева, последний выстрел прогремел сильнее громового раската. Больно обожгло ухо, но более вспышек и выстрелов не последовало, и Авенир, зажмурясь, понял, что жив. Не теряя ни мгновения, он бросился вперед, схватил незнакомца за руку с пистолетом, легко повалил его и выкрутил ладонь так ловко, что черное дуло уставилось ему прямо в лицо. Яростно защелкал боек — но обойма была пуста. Приблизившаяся машина, осветив фарами происходящее посреди аллеи, круто развернулась и умчалась прочь.

Нападавший прекратил сопротивление и прокричал отчаянно:

— Убей меня, подонок! Убей, как убил сына!

Авенир вырвал пистолет из ослабевшей женской руки.

— Белла?! Что вы здесь делаете?! — вскричал он изумленно.

— Ах, это ты!.. Я чувствовала… Я подозревала! Вкрался в доверие… Пробрался в дом, чтобы изнутри все выведывать! Ну почему я сразу не догадалась! Почему я так плохо стреляю!

На персиянке был серый мужской плащ большого размера, возможно Бормана. Она рвалась ударить и даже укусить Авенира, и пару раз ей это удалось. Он ойкнул, сжал ей руки, подтащил и усадил на скамейку.

— Зачем вы здесь? — крикнул он ей в ухо, весьма невежливо навалившись плечом.

— Чтобы отомстить! Чтобы убить тебя, Авенир Можаев! Считай себя мертвецом с этой минуты! Я тебя под землей достану…

— Вы с ума сошли! — крикнул ей в ухо Авенир.— За что?!

— Не выкручивайся! Убийца! Ты пришел сюда — больше мне ничего не надо!

— Я пришел, чтобы поймать хозяина вьетов!

— Враки! — крикнула Белла после некоторой паузы.— Это тебе не поможет!

Однако биться и кричать перестала.

— В конце концов, убить меня вы уже не сможете,— усмехнулся Можаев.— Пистолет ведь у меня. Отложите это дело до завтра. Я не сбегу. А сейчас давайте я вас отпущу — и вы не кинетесь на меня. Мне надо ухо посмотреть. У меня ухо болит. Вы мне его отстрелили, кажется.

Его ироничный тон подействовал. Белла затихла, не спуская глаз с Авенира. Он, кряхтя, принялся ощупывать в темноте онемевшее ухо. Пуля, к счастью, его лишь слегка задела.

— А как вы узнали, что здесь будет хозяин? — подозрительно спросила Белла.

— А вы?

— Подкупила сегодня водителя.

— Ну и я что-то в этом роде. А настоящий хозяин, наверное, давно сбежал! Мы с вами тут такой переполох устроили!..

— Боже мой! — сказала Белла.— Боже мой! — повторила она и заплакала.— Я же могла вас убить! Простите, бога ради! Я такая неловкая всегда, с детства…

— Ничего, ничего! — съязвил Авенир, морщась от боли.— В данном случае это даже хорошо. Где вы пистолет взяли?

— У Низовцева был… Я от Петруши прятала… Петрушу завтра хороним… Боже мой… Я так хотела, чтобы он лег в землю отомщенный!

Такая неукротимая ярость прозвучала в ее голосе, что Авенир даже вздрогнул. Шальная мысль вдруг посетила его: может, Гарик не случайно ему повстречался? Уж больно легко он завел разговор про вьетов. Хозяину было бы на руку, успокой сумасшедшая мамаша в эту ночь не в меру прыткого Авенира!

— Пойдем, Белла, домой,— устало сказал он.— Я вас провожу. У вас завтра трудный день. Да еще, не ровен час, милиция нагрянет на ваш салют в мою честь…

Она медленно встала, опершись на его руку. Заплакала.

— Я неудачница… Я с детства отчаянная неудачница… Мужа нет, сына нет… Вы не говорите никому, хорошо?.. Николай Николаевич такой придира… Смеяться будет или в больницу меня упечет…

III

Можаева оставили ночевать в опустевшем доме Низовцевых, к неудовольствию новой горничной. Белла лично проследила, чтобы ему постелили внизу на диване, и собственноручно смазала йодом его ободранное ухо, приговаривая, будто маленькому:

— Потерпи, сейчас не будет больно…

«Наверное, она была очень заботливой матерью»,— подумал Авенир.

Он заснул как убитый, не раздеваясь, сложив руки на груди, и только утром, открыв глаза, увидел, что лежит в зале, который готовят для прощания с Петрушей. Незнакомые женщины в черном с суровыми лицами возились вокруг большого стола посредине комнаты, покрывая его траурным крепом, и осуждающе косились на громадные Авенировы ступни в дырявых носках.

Вскочив как ошпаренный, продирая глаза, покачиваясь, Можаев двинулся к выходу и в коридоре, уставленном венками в количестве вдвое большем, чем при похоронах Низовцева-старшего, столкнулся с Отцом Никоном и Монументом. Оба выглядели весьма озабоченными — каждый по-своему. Николай Николаевич будто вмиг постарел на десяток лет, осунулся и даже растерялся, что было ему совершенно несвойственно. Монумент же как будто говорил: «Вот уж простите меня, но я всех вас предупреждал». Морщина скрытой вины на его переносице углубилась и раздвоилась.

Сразу поняв, что произошло нечто экстраординарное, зевая до судорог в скулах и разгоняя шум в голове, точно после похмелья, Авенир по знаку Монумента поплелся вслед за непривычно сутулым Отцом Никоном наверх, в кабинет. Вскоре к ним присоединилась и Белла, одна имевшая с утра вид безупречно траурный и сосредоточенный. Занятая организацией похорон, она внешне успокоилась.

Когда все расселись на привычные места, Монумент сказал: