— Мама, — медленно протягиваю я, — меня как бы проверяют на наркотики. Не думаю, что уплетать нарко-скиттлс — умный перекус перед сном.
Она пожимает плечами и ставит поднос на прикроватную тумбочку.
— Делай как знаешь. — Она вытряхивает розовую таблетку и запивает ее половиной жидкости из бокала, даже не поморщившись, и плюхается рядом. — Как можно быть такой асоциальной? Ты пришла с работы и сразу побежала наверх, даже не поужинав.
— Это не обычная работа. — Я переворачиваюсь и стону в подушку. — Это общественные работы.
— Не думаю, что всё так уж плохо.
— Я подметала и мыла.
— Полы?
Открываю глаза и начинаю таращиться в наволочку.
— Нет, газон. Кэри очень придирчиво относится к своей траве.
Мой сарказм теряется, когда мама петляет подбородком и щурится, как бы погружаясь в глубокий мыслительный процесс.
— Кэри. Кэри. Кэри…
Давайте спустимся с небес на землю. Моя мать не самый смышленый в мире человек. Мое жалкое подобие отца женилось на ней явно не из-за ее интеллекта или разговорчивости. Могу только предположить, какими ротовыми навыками она его зацепила.
Ох, ужасно так говорить о своей матери. С другой стороны, это делает меня плохим человеком, только если это неправда. В маленьком городишке люди любят посплетничать. Так что доверьтесь мне.
— Кэррик, — ворчу я, плюхаясь на спину, пока ее мозг не перегрелся. — Кэррик Кинкейд. Мой новый босс.
— О, точно. — Она сжимает губы от упоминания его имени. Я отворачиваюсь, потому что, к сожалению, она в курсе каждой уродливой детали. — Как он поживает? Помнится, Кэррик выглядел так, как будто ему не помешало бы подкрепиться.
— Ага, ну, судя по всему, теперь он Кэри и с тех пор он достаточно плотно ел. — Я сглатываю, вспоминая, как его крепкую грудь облепляла футболка. — С момента моего ухода он тренировался. Он неплохо подкачался.
И с головы до ног облеплен татуировками.
И пирсингом.
А волосы отросли и спадают на глаза, как у опасного преступника.
А его улыбка больше не сладкая, скорее смертельная.
— Шайло, ты где-то витаешь? Будто за миллион миль отсюда с этой глупой улыбкой на лице.
— Нет.
Я хмурюсь и провожу пальцами по губам.
— Просто представила с какой скоростью будет тянуться время. Три года покажутся вечностью. — Я сажусь, вытаскиваю подушку из-за спины и прижимаю её к груди. — Совершенно точно он не собирается облегчать мне задачу.
— Ну, кроме ужасного ручного труда, ты можешь завести и новых друзей.
— Там только малолетние преступники, которые шатаются туда-сюда дни напролет, мама. А я даже не могу запереть свою сумочку, потому что шкафчики находятся в душевой, где они постоянно отираются.
Она смотрит в окно, но затем резко оборачивается.
— А как насчет того милого молодого человека, который заходил сюда до твоего прихода? Он хотел представиться мне и узнать, как прошел твой день. Эм, кажется, его звали Уолтер что-то там…
Я смотрю на неё, пока она похлопывает пальцем по уголку рта.
— Уильям Эмерсон?
Всегда готовая женить на мне любого мужика с красивой улыбкой и толстым кошельком, мама в надежде приподнимает брови, еще больше привлекая внимание на расширенные от «Ксанакса» зрачки.
— Да! Точно! Уильям. О, он прекрасно выглядел. Он такой же приятный в общении, как и на вид? Кто его люди?
Из меня вырывается стон. Богатые южане всегда беспокоятся о том, кто твои «люди». С кем ты в родстве. С кем общаешься. В чьих силах предоставить твоей дочери образ жизни, к которому она привыкла, прежде чем вышвырнуть ее задницу из дома.
— У него здесь нет людей, мама. Он из Миссури.
— Это не значит, что он ни с кем не связан, дорогая. — Похлопав меня по руке, она слегка покачивается (эффект вдарившего по ней депрессанта). — Уоррен Баффет3
со Среднего Запада, тебе это известно?Нет, вообще-то, нет. И если честно, я в шоке, что она это знает.
Хммм. После травки люди становятся философами. Возможно, «Ксанакс» делает мою маму умной.
— Уилл Эмерсон — мой надзиратель. — Я отодвигаюсь от мамы, когда она скользит по простыне ко мне. — Что-то мне подсказывает, что спать с ним — билет в один конец в тюрьму.
— Я просто спросила, — мямлит она, уже едва разлепляя веки. — Ты можешь делать вещи и похуже.
— Уже.
Я болтаю о том, как было бы круто поскакать на моем надзирателе, с пьяной матерью именно поэтому.
Однако даже если бы на интрижке с Уиллом не стояло табу, в моей голове нет для него места. Каждый доступный укромный уголок и трещинка заполнены греховным телом Кэри. Меня возбудил даже отданный им приказ, сказанный тоном, словно я была не лучше жвачки, прилипшей к его ботинку.
Ну и что это говорит обо мне?
Я никогда не была подстилкой для мужчин. Во всех своих отношениях я была главной. Я решала когда любить и когда оставлять, а если кому-то что-то не нравилось, то он мог смело катиться на хрен. В очереди всегда стоял счастливчик, готовый занять вакантное место.