Пустышка (ЛП)

— Думаешь, такое возможно забыть? — кричу я, хотя обещала себе, что постараюсь сохранить самообладание.

Помню ли я, что он все еще мой босс?

Боже, да это единственное, о чем я могу думать! Как я буду приходить на работу каждый день и смотреть ему в глаза? В глаза человека, который держал меня в руках и клялся, что я не принадлежу никому другому. В глаза человека, который рассказал все секреты Тарин, поведясь на бессмысленные слова и низкопробный секс.

Видите ли, есть разница между моим злом и его. Моя аморальность проявляется в запале, в моменте. Я ударяю и забываю, двигаясь дальше. Я — пчелка, порхающая от цветка к цветку. Его же безнравственность была просчитана, предназначалась для причинения максимальной боли в нужный момент. Кэри оказался достаточно терпеливым, не так-то просто ждать семь лет. Даже если его совесть одержала верх в последнюю минуту, это не затягивает мои раны. Возможно, я нанесла их себе сама, но он их сделал более глубокими.

Уилл откидывается на спинку стула и скрещивает руки.

— Если ты не хочешь говорить с ним, то как планируешь общаться по возвращению в центр имени Элизабет Кинкейд? Языком жестов?

— Достаточно будет одного, — отвечаю я, поднимая средний палец.

Уилл вскидывает руки.

— Хватит, я понял. — Спустя несколько неловких минут тишины, он залезает во внутренний нагрудный карман пиджака и достает белый конверт. — Слушай, он предвидел твой ответ, поэтому дал мне это. — Встряхнув им в воздухе, бросает конверт на стол передо мной.

— И что это за ерунда?

— Он все еще защищает тебя. Обвинения Тарин в том, что ты тогда сделала, набирают обороты, но он отказывается признавать тебя виноватой. Если не хочешь его видеть, то хотя бы выслушай.

Я так загипнотизирована конвертом, что не замечаю, как Уилл встает и выходит.

Десять минут спустя я все еще таращусь на письмо, как на ядовитую змею, которая готовится ужалить. Это всего лишь самый обычный белый конверт с моим именем на лицевой стороне. Узнаю прерывистый и угловатый подчерк отправителя.

Я просто уйду, оставив письмо в том же виде на столе. Не хочу слышать его оправдания. Мне все равно.

Я — лгунья.

Вскрываю конверт и разворачиваю тетрадный лист, прежде чем могу себя остановить.

«Дорогая Звездочка,

Когда-то я сказал тебе, что хочешь ты этого или нет, я всегда буду рядом, чтобы поймать тебя, когда ты упадешь. Если ты читаешь это письмо, то, наверное, забыла.

Я надеялся, что смогу сделать это лично, но теперь попытаюсь объяснить свои поступки на листе бумаги и надеюсь, что ты поймешь, почему я сделал то, что сделал.

Прежде всего, не беспокойся о Тарин. Я не собираюсь подтверждать ее рассказ. Я помалкивал семь лет не для того, чтобы трепаться сейчас.

Двинемся дальше. Воровство денег непростительно. Я не жду, что ты когда-нибудь поймешь этот мой поступок, потому что даже я сам не могу его понять. Я был в отчаянии. Я не стал тебе рассказывать, потому что пытался найти способ вернуть деньги таким способом, чтобы мне не пришлось признаваться, что я вор. Глупо, да?

Но больше всего я сожалею, что не рассказал тебе о сговоре с Тарин. Мне было стыдно. В течение семи лет я винил тебя во всем, что было не так в моей жизни, мечтал о дне, когда заставлю тебя за все заплатить. Но вот ты вернулась, и у меня в голове все перемешалось. Тарин увидела возможность свести с тобой счеты и подпитывала дерьмо в моей голове. Я плохо с тобой обходился, но уже ничего не могу изменить. Уверяю, что как только понял, как далеко она готова зайти, я остановился.