Пустышка (СИ)

Вытряхивая меня из тумана мыслей, Фрэнки выхватывает швабру из моих рук и кладет вместо нее смятый пластиковый пакет. Я смотрю вниз на то, что выглядит как набор зубных протезов внутри сэндвич-мешков.

— Босс оставил приказ, — объясняет он, указывая на полку у дальней стены, по крайней мере, с десятью чашками, выстроенными в ряд. — Ты сегодня ухаживаешь за каппами.

Снова туда взглянув, я замечаю пластиковую ванну под полкой, и почти боюсь спросить, в какой мерзости их нужно замачивать.

Кстати, о птичках…

— Где Кэри?

Я старалась казаться беспечной, но не уверена, что у меня получилось.

— Полагаю, с Тарин.

Фрэнки избегает зрительного контакта, разрывая маленькие бумажные квадраты с какими то таблетками.

— Они хорошо смотрятся вместе, — слова прилипают к моему горлу как патока.

Медленная улыбка растягивает губы Фрэнки, когда он поглядывает на меня боковым взглядом.

— Ревнуешь, Снежинка?

— Я? — С отвращением морщу нос. — Черт возьми, нет. Я свалю отсюда через три года. Мне плевать на всех в этом городе.

— Именно так мне и говорили.

Не говоря ни слова, Фрэнки снова кивает в сторону полки, и я как робот повторяю за ним. Он поручает мне наполнить каждую чашку водой и бросить таблетки внутрь. Думаю, Кэри хотел, чтобы я делала все сама, но я не собираюсь отказываться от помощи.

— Когда он начал драться? — спрашиваю я, пытаясь казаться незаинтересованной.

Задумавшись на мгновение, Фрэнки вытаскивает каппу из пакета, помеченного именем Крохи, и бросает в шипящую жидкость.

— Чувак машет кулаками столько, сколько я его знаю. Думаю это уже около четырех лет. Он научил меня всему.

— Но разве драться — это не плохо?

Он приподнимает темную бровь.

— Разве кокс — это не плохо?

Ауч.

Стоило догадаться, что здесь будут пировать подробностями моего падения. Хочу сказать, блять, да я засветилась в новостных лентах по всему миру. Почему бы, черт возьми, сплетникам Миртл-Бич не насладиться этим? Остается только надеяться, что мне не придется сталкиваться с этим изо дня в день в течение трех лет.

— Слушай, я тебя не осуждаю, — смягчается он. — Черт, меня арестовали за продажу травки. Я занимался этим, чтобы хоть как-то встать на ноги и иметь крышу над головой. Мы не пытаемся здесь надрать друг другу задницы. Босс научил нас, когда надо остановиться, так что на ринге мы тупо выбиваем из себя злость.

Я оглядываюсь через плечо.

— Тебе точно не больше восемнадцати. Откуда в тебе злость?

Фрэнки хихикает и бормочет что-то по-испански.

— На какой машине ты ездишь, Снежинка?

Я молчу, потому что моя машина — груда обломков.

— Куда бы я не поехал, мой единственный доступный транспорт — автобус.

Не могу представить, каково это — ездить на общественном транспорте. Не думаю, что когда-либо там вообще бывала. Или хотя бы рядом. Или в одном квартале. Мама говорила, что бомжи используют общественные автобусы в качестве писсуаров, а посидев на сиденьях можно подхватить венерическое заболевание.

Фрэнки раскидывает остатки капп по чашкам и смотрит на меня, когда я тянусь за шваброй со вчерашнего дня.

— А твой дом? Насколько он большой?

— Какое это имеет отношение к делу?

— Просто ответь на вопрос.

Я вздыхаю, прислонившись бедром к ручке.

— Пять тысяч квадратных футов.

— Я жил в приемной семье с чуваком, который выбивал из меня дурь каждый день. Так продолжалось, пока я не уходил спать на скамейку.

Он ждет от меня реакции, сжимая рукой затылок лысой головы, как будто она все еще хранит отпечатки боли.

— Фрэнки, я... — Я понятия не имею, что сказать. Я не особо хороша в ситуациях, где требуется сочувствие. Если честно, то я не уверена, что обладаю этим геном.

— Сколько ты зарабатываешь в год? — продолжает он свои пытки.

Ох, парень. Сейчас начнутся настоящие страсти.

— Девять миллионов.

Мой голос едва громче шепота, потому что даже для моих ушей это звучит ужасно претенциозно. Кто, мать вашу, заслуживает девять миллионов долларов за то, что выпячивает губы и светит жопой?

Фрэнки даже не вздрагивает.

— Я зарабатываю пятнадцать тысяч пятьсот долларов, и охуенно счастлив получать их. Знаешь почему? Потому что я знаю, что это все, что босс может себе позволить. — Он обводит комнату рукой. — Центр приносит дерьмовые деньги, но он держит его ради нас.

— Я понятия не имела.

— Ты спросила меня, почему я называю тебя Снежинкой, — начинает он, смотря, как я прижимаю к себе ручку швабры. — Это из-за того, что твоя кожа белее этого мира.

Я ничего не отвечаю. Не могу. К этому разговору невозможно вернуться. Вместо этого я концентрируюсь на мытье, словно оно атрофирует все клетки моего мозга. В конце концов, я замечаю, что Фрэнки ушел, присоединившись к остальным или к чуваку на ресепшене, поэтому провожу остаток утра, самостоятельно выясняя, что необходимо сделать. Я никогда в жизни не убиралась. Тем не менее, последнее, что я хочу сделать — это привлечь к себе внимание, так что к обеду я грязная, уставшая и не уверенная, что все сделала правильно.

Или если всем все равно, то уверена, что Кэри — нет.

ГЛАВА 8

Кэри