Пустышка (СИ)

— Приговор штата Калифорния по делу Шайло Уэст.

Бледно-рыжая цыпа, которую я прозвала Маленькой Стервозной Энни, снова встает и поправляет свой синий блейзер.

— Паула Трэверс, сторона обвинения от штата Калифорния, ваша честь.

Сегодня я замечаю у нее только четыре веснушки. Она изо всех сил пытается скрыть их, но, увы, терпит неудачу. Мне приходится сдержать себя, чтобы не предложить ей выбросить свою марку косметики и потратиться как следует на качественное дерьмо.

— Барри Бродерик, сторона защиты, Ваша честь.

Я перевожу взгляд на уверенную челюсть Барри. Он не красавчик, но и не урод, ему около сорока лет. Не могу сказать точно. Лос-Анджелес наполнен таким количеством ботокса, что невозможно определить, кто настоящий, а кто забальзамированный. Но я знаю наверняка, что этот мужчина отлично справляется со своей работой, хотя другого от человека с таким количеством нулей в зарплате я и не ожидала. Ему удалось вытащить меня после двух ночей в тюремной камере с помощью моей мамы-невротички, так что я полагаюсь на него во всем.

В зале суда воцаряется тишина, я сосредотачиваюсь на судье Оливере. Мое будущее в руках этого мужчины. Конечно, я хочу выбраться из этого невредимой, желательно без принудительного ношения оранжевого комбинезона. Не думаю, что он понимает, что компромисс для меня неприемлем. Либо пусть освободит меня, либо убьет, потому что если он отправит меня обратно в тюрьму, я там все равно погибну.

— Сторона защиты и обвинения были уведомлены, что я рассматриваю приговор за пределами основного положения. — Каменное выражение лица судьи Оливера переходит от обвинителя Трэверс к Барри, затем останавливается для драматического эффекта. — Адвокат, ваша клиентка готова приступить к вынесению приговора?

Барри снова вскакивает на ноги, как послушный щеночек.

— Да, ваша честь.

— Мисс Уэст, вы ознакомились с настоящим докладом?

Я слегка вздрагиваю, когда Барри пинает мою ногу под столом.

Настоящий доклад. Настоящий доклад...

Очень надеюсь, что это та толстенная папка, заполненная страницами и статьями о моей жизни, характере и моими интервью, которую Барри притащил прошлой ночью. Если нет, то понятия не имею, с чем соглашаюсь.

В этот раз я встаю, потому что я всегда была примерной ученицей.

— Да, ваша честь.

Я пролистала папку, и, честно говоря, совсем не вериться, что есть шанс не оказаться на стуле.

Вздохнув, судья Оливер пробегает указательным пальцем по длине молотка. Как по мне, это странный жест в середине приговора, но это мой первый и единственный опыт в такой ситуации, так что откуда мне знать?

— Мисс Уэст, вы хотите обратиться к суду до вынесения приговора?

Мы с Барри работали над речью всю прошлую ночь. Только около двух часов утра он, наконец, закрыл дверь пентхауса, уверенный, что я выдам самоуничижительный монолог, который он для меня написал. Может быть поэтому язык его тела кажется таким расслабленным за секунды до того, как я открываю рот и к херам здесь все разрываю.

— Да, ваша честь. Я понимаю, что мои действия причинили чертовски много страданий. Я не могу оправдать смерть моей лучшей подруги. Если бы я могла повернуть время вспять, то сделала бы это. — В глазах Барри вспыхивает паника, когда я оборачиваюсь и смотрю на заплаканные лица родителей Киркланд. — Клянусь, все было бы иначе.

Судья Оливер стучит молотком, который, кажется, безумно любит.

— Мисс Уэст, не обращайтесь напрямую к семье жертвы.

— Точно, извините. Я не могу изменить то, что произошло, но могу изменить свою жизнь. — Незнакомое жжение щиплет уголки моих глаз, и мне приходится проморгаться несколько раз, прежде чем закончить речь, несмотря на поддельные под Testoni туфли Барри, пинающие мою голень. — Я нехороший человек, судья Оливер. Спросите любого, кто меня когда-либо знал. Я сделала много плохих вещей, но я проведу остаток своей жизни, заглаживая вину перед Мейнардами. Какой бы долгой она не была.

Как только я сажусь, то чувствую прожигающий мое лицо взгляд Барри. Он в ярости, и у него есть на то причины. Своей тридцатисекундной речью я пустила недели тяжелой работы коту под хвост.

— Извини, — шепчу я.

Он просто качает головой.

— Наслаждайся государственной тюрьмой.

Живот сводит судорогой, волосы седеют от ожидания, когда же судья Оливер вытащит свой кривой палец изо рта и скажет что-нибудь.

Наконец, он откидывается на спинку своего большого стула.

— Мисс Уэст, пожалуйста, встаньте снова.

Встать. Сесть. Борись. Борись. Борись. Давай же, Уэст.

Мама шмыгает носом справа от меня, когда я поднимаюсь, и мне хочется дать ей пощечину. Бьянка Уэст — еще большая королева драмы, чем я, и это о чем-то да говорит. После того, как Барри ушел прошлой ночью, мне потребовалось два часа, чтобы снять ее с потолочного вентилятора и впихнуть успокоительные в ее «Белый русский». Глядя на нее сейчас, я теряю последние крупицы самообладания.