Пустышка (СИ)

— Забирай, чего не сделаешь ради племянника. — произношу это с приторной ласковостью, — Все-таки он не виноват что у него родители мрази.

— Тигран, ты с ума сошел? Ты же сейчас не серьезно? — Арам похоже до последнего не верит. Всю жизнь был любимцем семьи, а тут такое.

— Представляешь, серьезно. И ты еще должен благодарить бога что уйдешь сейчас домой своими ногами. Что я их тебе не переломаю. А мне очень хочется. Не потому что я люблю эту мразь, а потому что я любил тебя. А ты оказался гнилым и подлым. Поэтому я тебя исключаю из моей семьи. И если Жанна хочет остаться сама в клане и оставить своих детей, то она отказывается от тебя прямо сейчас. Либо уходит вместе с тобой. И я вас всех знать не знаю. И да, вливаний в твой бизнес больше не будет.

— Ты с ума сошел… — Арам все не успокаивается, а я смотрю на Жанну. Хорошая девочка, двадцать лет всего, тихая, скромная, из приличной семьи. Всем кланом выбирали чтобы и красивая, и семейная…

— Я ухожу от Арама. Развод. И остаюсь в твоем клане, Тигран. Я не собираюсь жить с предателем. — ее тонкий голосок звучит твердо, хотя подбородок дрожит, а по щекам катятся слезы. И правильно.

— Отлично, Жанна, мои юристы помогут отсудить причитающуюся тебе часть имущества.

Поворачиваюсь к окну, и тут вижу, как ворота открываются, и внутрь въезжает скорая. Прекрасно. Просто прекрасно.

Глава 37. Тигран. Месть матери

— Тигран, ты же так не поступишь… — бубнит Арам, наконец осознавая всю глубину дна, на котором оказался. Однако мне уже плевать на него. Я вычеркнул брата из своей жизни.

— Закрыл рот, — рявкаю и выхожу из комнаты. Надо встретить санитаров и препроводить мать в их добрые руки. Арам бежит за мной, Жанна тоже. Аня же остается в комнате, справедливо считая что торопиться ей некуда. И так выгонят, когда скандал закончится. Да и зачем ребенка нервировать?

Арсен уже разговаривает с двумя санитарами и хрупкой женщиной в белом халате. И когда я подхожу ближе, она переводит взгляд на меня:

— Здравствуйте! Вы Тигран Арамович?

— Здравствуйте, — киваю, стараясь придать лицу трагичность, — вы доктор?

— Да, меня зовут Надежда Васильевна. Мне сообщили что случай сложный, — я ловлю ее взгляд, в котором читаю что-то среднее между насмешкой и осуждением. Ну конечно, здорового человека в психушку отправлять, да еще и мать родную! Только моя мамаша глубоко больна! Я это знаю, прекрасно понял. И мнение посторонних мне побоку. Они могут думать что считают нужным, только про себя, — Где больная? Как она себя чувствует?

— То агрессивно себя ведет, то у нее бред… Королевой себя считает. Как ее, во Франции которая правила… — поднимаю глаза к потолку, делая вид что тщетно пытаюсь вспомнить имя.

— Тигран, ты что, — Арам, который молча наблюдал за всей этой картиной, наконец начинает понимать что к чему. Сглотнув, почти шепчет: — Ты мать в дурку отдавать собрался? Да кто ты такой? Как ты смеешь?

Орать во всю глотку боится, хвост прижал. В ответ ласково улыбаюсь Араму и, подойдя вплотную, отвечаю также, полушепотом:

— Хочешь присесть за мошенничество? Я тебе это устрою. Это еще проще чем психушка и значительно дешевле.

На мои слова он отшатывается назад, в его глазах растерянность. Даже не ненависть. Какой же он все-таки слабак, как жалок! Между тем Арсен, улыбаясь доктору, поторапливает, стараясь ее отвлечь от моего разговора с Арамом. Но Надежде Васильевне плевать. Все решено в больших кабинетах и не ею. Ее задача — довести дело до конца.

— На лестницу, пожалуйста, да-да, сюда.

Я иду позади Арсена, санитаров и Надежды Васильевны, следом плетется Арам, хотя я на его месте поехал бы домой от греха подальше. А то вдруг я передумаю, и он отправится на принудительное лечение вместе с мамашей?

Уже в коридоре из комнаты выходит мать, с лицом, наполненным презрением. Ага, видимо прислуга предупредила что в доме нездоровый движняк с санитарами из дурдома. Я отхожу в сторону, невольно улыбаясь.

— Это что такое?! Что вы делаете в моем доме?! — она это произносит, поджав капризные губы, задрав подбородок, так что даже самые недалекие поймут что мамаша имеет неадекватное о себе представление. И, что очень может быть, про французскую королеву я не наврал.

— Амалия Арменовна? — уточняет врач, сверяясь с документами.

— Пошла вон отсюда!

О да, прямо-таки дворянка столбовая. А тон… Зря мать не стала театральной актрисой, ей бы пошло играть роли цариц. А то теперь единственные подмостки, которые ей светят — в палате с мягкими стенами.

— Она самая, — киваю, — Видите, агрессия, злость… Иногда галлюцинации.

— Так это ты их привел?! — мать переводит взгляд на меня, кажется ее сейчас разорвет от злости. — Ты, дрянь, смеешь на мать натравливать…