Путь

Что со мной происходит? Почему я говорю с этими людьми, я ведь не имею на это никакого права, как и стоять здесь без капюшона. Моё лицо могут видеть только члены Совета, командующие армией и преступники, кроме них – только работники архивов. Неужели я теряю сноровку и, как и все предыдущие палачи, становлюсь обычным человеком, а в худшем случае преступником? Стоит ли в таком случае идти в архивы, чтобы разобраться в тревожащей меня истории, не сделает ли это хуже? Я продолжал стоять рядом с группой детей, ветер шевелил мои волосы, и я никак не мог принять решение. Накинув капюшон, я почувствовал некоторое облегчение. Легкими шагами я уносил себя подальше от этих детей и от своих тревожных мыслей. Даже если всё подтвердится в архивах, я не должен совершать необдуманных поступков. Надо сохранять спокойствие и хладнокровность.

В архиве меня встретила приятная старушка и записала запрос на документы двухсотлетней давности. Через неделю подборка будет готова и расшифрована для меня. Статус Палача поможет мне оставить этот запрос в тайне. Ну а теперь можно перейти непосредственно к своим обязанностям. Я вышел на улицу, сжал левую руку и моментально перенесся в тюрьму. Не хочу больше сталкиваться ни с кем на улице, стоит потратить немного сил и здоровья ради спокойствия.

Перед входом в камеры меня ждал Судья. Его лицо, как и всегда, было непроницаемым и только по голосу можно было понять, что он зол и раздражен:

– Рей, ты сегодня специально везде опаздываешь?

– Какая разница, когда мы начнем работу? Пусть командир и его женщина подождут ещё немного, может быть станут сговорчивее. Ожидание наказания иногда хуже, чем само наказание.

– Учти, что мы не можем проявить к ним никакого снисхождения. Ты займешься женщиной, для неё приготовлена камера в белом карцере. А я поговорю для начала с командиром Льеном. Дальше посмотрим, – Судья открыл дверь, ведущую к камерам, и жестом пригласил меня пройти первым. – У тебя полная свобода действий, Рей. Мы верим в то, что только ты сможешь добиться нужных результатов.

– С ней работать до конца? – я уже предвкушал интересную работу.

– Нет, конечно, нет! Эти двое слишком интересный случай, чтобы вот так быстро разобраться с ними. Карцер только начало…

– Понял.

Мы молча прошли по коридору между камерами, в противоположном конце помещения, в левой камере сидел на полу Льен, а справа – его женщина. На них были белые балахоны, лицо женщины, Анны, было заплакано. Она выглядела жалко. Судья открыл дверь её камеры ключом и двое сопровождавших нас солдат в черном вывели её. Она не сопротивлялась. А Льен встал и подошёл к своей решетке – он был высоким, широкоплечим мужчиной, я знал из его биографии, что он чуть младше меня. Вчера его лицо было гладковыбритым и свежим. Яркие карие глаза смотрели браво и гордо, а сегодня по подбородку пробивалась жесткая щетина, и он весь был каким-то помятым.

– Накажите меня, не трогайте Анну! – Льен почти кричал через решетку, как же низко он пал. – Вы не можете так поступать с ней.

– Льен, вы же знаете наши правила. Не играйте в глупца, – Судья снисходительно улыбнулся ему.

– Не отдавайте её этому извергу! Только не Палачу! – командир дергал решётку, как загнанный зверь. – Оставьте её! Оставьте!

– Прекратите кричать, не надо было нарушать правила, и тогда вашу женщину никто бы не тронул. Вы поддались слабости, наслушавшись сказок о других мирах. Вы предали наш мир. Предали себя и своих товарищей. Успокойтесь и примите своё наказание с достоинством, – Судья махнул мне рукой и я молча вышел за дверь, за мной шли солдаты и вели заплаканную женщину. За спиной я слышал ругань Льена. Да, он пал слишком низко.

Мы вышли в белое полукруглое помещение. По стенам располагались белые двери, а за ними – карцеры. Абсолютно белые комнаты, в которых никогда не наступает темнота. Одна из самых суровых пыток. Одна из моих любимых. Воспитание светом и цветом. Те, кто попадает сюда, должны сначала возненавидеть белый цвет, потому что совершили преступления против нашего белого города, понять причины этой ненависти и своих поступков, а потом смириться. Смириться с белым стенами, с белой философией. Принять чистоту белого пустого листа и начать другую жизнь. Правда, до новой жизни дотягивают не все. Но иначе нельзя – наш мир должен поддерживать своё существование, свою силу. Если мы не будем наказывать преступников, которые не соблюдают правила, то рискуем потерять всё. Эти люди – как больные клетки организма и должны быть излечены, либо уничтожены.

3.

Солдаты завели женщину в карцер и оставили около кровати. Я зашёл следом, взял стул и сел на него. Солдаты вышли и закрыли за собой дверь. Анна стояла спиной ко мне так, как оставили её солдаты. Я вижу, как её бьет дрожь. Хрупкое, худое тело трясется под свободным белым балахоном. Она знает, что её ждёт. Раньше она работала в архиве и наверняка читала сотни отчетов о том, что происходит в карцерах. Тем лучше – мне не придётся долго разговаривать с ней.

– Анна, скажите, зачем вы сделали это?

– Что? – она говорила тихо, голос её дрожал.