Путь

— А теперь я пью молчаливый тост за самое свое большое желание и прошу всех ко мне присоединиться, — сказала я. Мы выпили молча. Потом оказалось, что у четверых было желание, чтобы в 1953 году умер Сталин, и только Гита, как старый и правоверный член партии, пожелала, чтобы в 1953 году была революция в Италии и Франции.

До 5 марта, когда сбылось наше желание, и даже после смерти Сталина в первые месяцы ничего не изменилось. Тот же страх ареста (Гиту не арестовали), те же глупые статьи в газетах. Но в воистину прекрасный день 4 апреля 1953 года в обеденный перерыв я вышла погреться на солнышке и вдруг из мастерской выбежала вся в слезах Ида Марковна, бросилась ко мне на шею и, захлебываясь, рассказала, что сейчас по радио передавали, что весь процесс над врачами-отравителями сфабрикован Рюминым и его сообщниками. Счастью нашему не было предела. Мы плакали, мечтали, что с нас тоже снимут позорные приговоры, что мы вернемся к своим детям.

Счастливая, вошла я в контору и услышала последнюю фразу из речи Пузиковой: «У американцев денег много, они сумеют купить, кого им надо!»

Словно молния сверкнула в мозгу: «Сейчас я тебе покажу, сукина дочь!» Я подошла к двери кабинета директора и громко сказала:

— Анисья Васильевна, выйдите сюда! — Это было грубым нарушением субординации, совершенно у нас не принятым.

— Что вы говорите, Ольга Львовна?

— То, что вы слышите. Выйдите сюда вместе с Анной Петровной (наш парторг).

Они вышли.

— Сию минуту Мария Никитична сказала, что Верховный суд подкуплен американцами. Я отсидела за недонесение на мужа восемь лет и не хочу сидеть еще за Пузикову. В ее словах полный состав статьи 58 п. 10 — дискредитация советского суда. Обычно карается это десятью годами лишения свободы. Тут все эти слова слышали и могут подтвердить. В МГБ я не пойду, а вот вам при свидетелях сообщаю. Уж вы и идите в МГБ.

Все окаменели.

— Мария Никитична, как вы могли сказать такую вещь?! — воскликнула Анисья Васильевна.

— Ах, я не знаю, не знаю, я не подумала! — Мария Никитична зарыдала и убежала домой.

Конечно, никаких судебных последствий неудачное выступление Марии Никитичны не имело, ее только избил муж, член обкома, так, что она четыре дня не ходила на работу и явилась с запудренными синяками.

Еще я не могла себе отказать в удовольствии подойти к Анисье Васильевне и сказать:

— Анисья Васильевна, я спрашиваю вас как члена партии, зачем Рюмину и его сообщникам было клеветать на невинных людей и позорить нашу страну этим дурацким процессом? Плохо ли Рюмину жилось при советской власти, зачем было идти на такое преступление?

На это бедная Анисья Васильевна что-то пролепетала про американских шпионов. А еще я получила удовольствие, услышав песню блатарей, которые быстро отзывались на злободневные события:

Дорогой товарищ Вовси,
Я сердечно рад,
Что теперь выходит, вовсе
Ты не виноват!
Понапрасну вы томились
В камере сырой,
Низвергать вы не стремились
Наш советский строй.
Дорогой товарищ Коган,
Знаменитый врач,
Ты взволнован и растроган,
Но теперь не плачь!
Зря тебе трепали нервы,
Кандидат наук,
Из-за этой из-за стервы
Лидки Тимашук!
Вы работали, трудились,
Не смыкая глаз,
А лягавая зараза
Капала на вас.
Слух теперь прошел в народе —
Это все мура.
Пребывайте на свободе,
Наши доктора.

Работники нашей конторы еще долго ходили с опрокинутыми лицами, как будто они проиграли матч на первенство СССР.

Смерть Сталина

Шло совещание у директора в кабинете.

Кроме меня, не было ни одного ссыльного.

Во время заседания в кабинет без стука вбежала работница и начала:

— Анисья Васильевна…

— Почему вы вошли без разрешения? Удалитесь.

— Но, Анисья Васильевна…

— Я вам сказала: мы заняты. Удалитесь.

— Сталин умирает.

Как будто бомба разорвалась. Анисья Васильевна вскрикнула и начала клониться набок, ей стало плохо.

Все, кто был в комнате, обернулись и посмотрели на меня. Я страшно испугалась, что мое лицо выражает что-нибудь не то, что надо, и закрыла его руками. Я дрожала. Я себе говорила: «Или сейчас, или никогда».

А вдруг все мои великолепные обоснованные расчеты лопнут, как мыльный пузырь?

А вдруг какой-нибудь Маленков, Берия, черт, дьявол поддержит этот колосс и подопрет его еще миллионом трупов? Этак он простоит еще лет двадцать, на мой век и хватит.

Сейчас — или никогда!

Я чувствовала, что у меня дрожат плечи.

Потом я услышала о себе разговор: «Какая лицемерка: сделала вид, что плачет, а потом открыла лицо — глаза сухие».

Все ходили как сумасшедшие. Вдруг все заболели бдительностью. За сто километров приехала женщина, которой уже месяц тому назад назначили примерку на 5 марта.