Путь Абая. Том 1

Когда беседа пошла о джуте, Абай разговорился. Он говорил с достоинством, метко и образно. Он сравнивал нынешнее бедствие народа с его прежней жизнью. Каждый знает, говорит он, что джут — неизбежное несчастье кочевых казахов. Но хоть кто-нибудь извлек урок из горьких испытаний, преследующих народ из поколения в поколение? Найден ли путь, чтобы избавиться от этого бедствия? Кто из тех, на кого народ надеялся и кого он превозносил, указал ему тропу к спасению? Знает ли Кадырбай таких людей?

Его вопросы были полной неожиданностью для старого акына. Кадырбай задумался и потом ответил гостю стихами:

Счастья изменчив круг,
Жизнь — что в бурю тростник,
Смертен подлунный мир.
Сад, что расцвел вокруг,
Осенью свил, поник…
Так же бессилен ты —
Блекнет твой лик, как цветы…

Он говорил о вечном круговороте жизни.

Абай оценил красноречие ответа, но с мыслью его не мог согласиться. Недолговечные цветы не пример для людей. Казахи — народ многочисленный и крепкий, и у них должно быть крепкое будущее. По дальнейшим словам Кадырбая выходило, что если путь всякого народа в руках непостоянной, изменчивой судьбы, то к казахам она относилась милостиво. Абаю и это не казалось убедительным. Он возразил, что у других народов широко развито просвещение, а знание — это неиссякаемый источник благополучия, сила, при которой не страшен никакой джут.

— Подумайте, — сказал он, — ведь казахи очень плохо знают жизнь других народов. А когда один народ хорошо знает жизнь другого, он может заимствовать лучшее. Со времен Адама все лучшее, что было создано каким-либо народом, становилось общим достоянием. А мы пребывали в стороне и вдалеке от общего потока…

Кадырбай и Куандык переглянулись — они без слов поняли друг друга. Кадырбай не был похож на других отцов, он часто беседовал со своей дочерью, всегда считался с ее мнением, а случалось, и советовался с нею.

Беседы и споры продолжались почти весь вечер. Молодой жигит высказывал совсем новые мысли, которые поражали своей глубиной и заставляли старого акына задуматься.

Кадырбаю не раз приходилось вести разговоры со стариками — никогда и никто не мог поставить его в тупик. Но этот юноша совсем по-новому смотрел на то, что, казалось, давным-давно было решено и всем было ясно, «как луна». Он спорил. И спорил умело, убедительно. К голосу его приходилось прислушиваться.

На следующий день за утренним кумысом разговор возобновился. Куандык не вступала в спор, но явно сочувствовала Абаю; изредка она с улыбкой останавливала отца, присоединяясь к мнению Абая.

Кадырбай наконец спросил его:

— Что ж, по-твоему, нужно? Какой путь предлагаешь народу ты? Ты осуждал, говорил о недостатках… Ну, а сам-то нашел выход из этого тупика? Скажи, я готов слушать!

Абай попробовал подвести итог.

— Народу нужно просвещение, знания. Ему нужно учиться и воспитываться… Настало время, когда спокойно дремать, надеясь на бескрайние кочевья, на широкие выпасы, не приходится. Уже пора учиться у народов, которые опередили нас! Вот что нужно!

Не сейчас, не в этом споре Абай пришел к такому заключению, оно — итог его долгих наблюдений. «Это единственный надежный путь не только для моего народа, но и для меня самого», — не раз думал он.

Кадырбай говорил другое: по его словам, учиться и воспитываться — значило идти по дороге, проторенной предками. Знать этот путь и не сбиваться с него — дороже всего.

Он хотел было опять возражать Абаю, но тут снова вмешалась Куандык.

— Спорить больше не о чем! — решительно сказала она. Кадырбай замолчал и задумался. После долгого размышления он обратился к Абаю:

— Ты высоко поднялся, сын мой! Истина говорит твоими устами. Твои стремления и цели всколыхнули и мою душу. Да, ты прав: у каждого века свои требования! И ты говоришь языком своего века к мыслишь за будущие поколения… Но вот вопрос: к кому идти? С кого брать пример? Не направила бы жизнь на ложный путь.

И Кадырбай замолчал. Опытный, видевший жизнь старик сопротивлялся долго. Он взвесил в продумал все — и только тогда согласился.

Следующие два дня прошли без споров. Абай превратился в любознательного слушателя и расспрашивал Кадырбая об акынах, с которыми тому приходилось встречаться в жизни.

Старик сразу почувствовал себя легко и уверенно, точно твердо ступил на знакомую дорогу. Он воодушевился и время от времени исполнял различные песни. Если какое-нибудь место выпадало у него из памяти, он поворачивался к дочери. Куандык тут же быстро подсказывала отцу забытые им строки. Она помнила наизусть и айтысы, и состязания в красноречии, и «песни печали».

Кадырбай часто вспоминал Садака; в юности Садак был его любимым акыном.

— Его знания не имели границ. Он видел все, испытал все. Нам не познать и не запомнить тысячной доли того, что сказано им. Великий светлый дух почил на нем, — говорил старик.