ПУТЬ АКТЕРА К ТВОРЧЕСКОМУ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЮ

Я чувствовал, что тот человек, которого я только что показал, был куда умнее и смелее, но почему-то старательно прикидывался дурачком, и это у него плохо выходило. Тот сценический „я ¹' и „я" настоящий — мы не только в чем-то отличались друг от друга, но были просто-напросто принципиально разными людьми. Я втискивал себя в эту ситуацию, мне удавалось добиться некоторой органики, и все бы, наверное, было очень неплохо, но тот, сценический ,,я" все время натягивал на себя масочку, чтобы стать „почти" миой, но только не мной...

Итак, появилась характерность. Она явно спасла положение! Оказывается, достаточно прикинуться только что виденным на улице старичком, чтобы свалить на него всю алогичность своего сценического поведения. И никто не скажет тебе: а почему, дескать, этот старичок сделал так, а не этак? На подобные вопросы надо искать ответы в дремучей логике этого старика.

Выходить на сцену в чужом обличье я могу безболезненно. Чужой характер позволяет мне делать на сцене то, что мне хочется...

Стр. 55

Чувство самоконтроля становится моим незаметным и добрым советчиком, я его почти не замечаю, и именно поэтому я свободен. Я получил возможность думать над существом сцены. Я могу держать паузу любой длительности и получать от этого удовольствие...

На зачете по актерскому мастерству (упражнения на профессиональные навыки и наблюдения.— -Ю. С.)я показывал наблюдение «Экскурсовод». Оно соединило в себе самые разные наблюдения. Но характерность давала необходимый толчок фантазии, и я, копаясь в своем более чем скромном житейском багаже, обнаруживал все новые краски, порой даже не имеющие отношения к профессии экскурсовода. Характерность открывала возможности для сценической импровизации. А умение и возможность импровизировать на сцене, 'быть „творцом" и свидетелем только что рожденной точной фразы для нужного жеста — все это создает свободную, непринужденную, легкую атмосферу для работы».

Этот студент — наиболее яркий пример второго типа будущих актеров. Я так широко цитирую его рабочий дневник потому, что признания самого студента, осознающего специфику своего дарования, особенно важны и интересны.

К этому же творческому типу студентов можно отнести и тех, о ком обычно в училище говорят: «Вот этот (или эта) будет характерным актером». В их наружности и человеческой сути есть что-то такое, что сразу бросается в глаза. У них своя манера говорить, двигаться, смотреть на окружающих. Таков был, например, студент Сережа Т. Уже с первого курса складывалось впечатление, что он «сидит» в каком-то то ли им самим, то ли природой созданном образе. В него он входил тотчас, как попадал на сцену или в незнакомое ему общество. Я пытался «вытащить» его из этого образа. Часто мы разговаривали с ним на самые разные темы. Это очень интересный, начитанный человек. Наедине со мной он становился серьезным, мало улыбался, был мягок и даже лиричен. Но стоило ему попасть в училище, а тем более на сцену, как он опять уходил, как улитка, в свой, ему одному присущий образ. Он так привык к нему, что на сцене ему легче было «в нем» думать и чувствовать (он сам в этом признавался). С первых же упражнений на наблюдения Сережа стал показывать их множество. Но было во всех его показах что-то единое, как бы один исходный образ, а наблюдения оказывались его вариантами.

Становление Сережи Т. как актера меня очень интересовало, и я решил взять с ним отрывок. Показ прошел хорошо. На сцене был оригинальный, смешной, трогательный человек, но все-таки очень напоминающий то, что Сережа показывал раньше.

Есть целая группа студентов, а потом актеров, которые через всю свою творческую жизнь как бы несут один образ. Образ этот бывает очень глубоким, интересным, оригинальным, и нельзя считать его «присутствие» чем-то отрицательным. Такова актерская природа этих людей.

Ощущение «не я» на сцене настолько освобождает определенный тип актеров, что иной раз они имеют возможность победить

Стр. 56

даже свой речевой недуг. Так, известный актер Певцов в жизни .ткался, а на сцене—нет. Что же с ним происходило? Вот что пишет Б. М. Филиппов в книге об актерах, ссылаясь на стенограмму 'чч'сды самого Певцова с актерской молодежью в ЦДРИ: «В результате Певцов пришел к выводу, что решающую роль в освобождении его от речевого дефекта в процессе сценической игры имело, прежде всего, творческое воображение и искусство перевоплощения. Выходя на сцену, он уже не чувствовал себя Певцовым, с присущим ему дефектом, а — тем, кого он изображал-как исполнитель. Именно это создавало в нем самочувствие душевного по-

коя»

Но отчего же все-таки некоторым актерам трудно быть самими собой на сцене? Певцов отвечает: «...есть тип актеров, которые заставляют подумать — стою ли я и мое дарование художника того, чтобы прикоснуться к его (драматурга) материалу?»2