Путь. Автобиография западного йога

Норманн стоял рядом, без слов разделяя мое приподнятое настроение. Спустя некоторое время мы оба обернулись и посмотрели вверх, где за привлекательной лужайкой виднелось главное здание. Его уединенное величие создавало впечатление почти патрицианской благосклонности.

— Комнаты Мастера вон те, на верхнем этаже справа, — сказал Норманн, указывая на ряд окон в восточной части здания. — А это, — он показал на комнату, которая выдавалась наружу над главным входом, — гостиная, где он принимает гостей. Ученицы живут на втором и на третьем этажах, слева от комнат Мастера. На втором этаже есть нечто вроде заднего крыла, где живет еще несколько женщин. Поскольку мы монахи, мужчинам и женщинам не разрешается общаться и я не могу провести тебя туда. Но пойдем, я покажу тебе первый этаж. Эта часть здания более или менее общедоступна.

Он ввел меня в просторный вестибюль, обставленный просто и со вкусом. Через дверь в восточной части здания мы прошли через три комнаты, превращенные в маленькую печатную мастерскую. Направляясь в заднюю часть здания, мы прошли по узкому мостику, с которого открывался вид на маленький внутренний сад, и вошли в главный офис. Отсюда, как объяснил мне Норманн, расходились книги, отпечатанные уроки и бесконечный поток корреспонденции для учеников йоги во всем мире.

Мы вновь вошли в вестибюль с западной стороны. Здесь большие скользящие двери открывались в часовню, в которой мы обнаружили двух монахинь, сидевших у органа. Одна из них играла избранные места из Мессы Генделя, другая слушала. Они выглядели настолько расслабленными и счастливыми, что я на секунду забыл о правилах и поприветствовал их. Меня поразила полная достоинства и вместе с тем доброжелательная манера, в которой они ответили на мое приветствие, ни в коей мере не поощряя дальнейшего разговора.

На меня произвела глубокое впечатление изящная простота моего нового дома. Все выглядело успокаивающе, скромно, гармонично. Покидая часовню, я нетерпеливо обратился к Норманну: «А где живут мужчины?»

— Большей частью — в подвальном помещении, — ответил он лаконично.

— Подвальное помещение! — Я недоверчиво уставился на него. Потом мы оба внезапно захохотали. В конце концов, какая разница? Если смирение считается добродетелью, то все, что способствует ему, следует рассматривать как благословение.

Мы прошли вниз, в мужскую столовую, некогда служившую кладовой, как объяснил Норманн. Она находилась в темном конце тусклого коридора и не имела окон. Единственный свет в комнате давала одна электрическая лампочка. В маленькой соседней комнате все монахи принимали душ, чистили зубы и мыли посуду. Еду приносили вниз три раза в день из главной кухни наверху.

— Пойдем, — сказал Норманн, — я покажу тебе наши комнаты. Тебе выделили комнату рядом с моей.

Мы вышли через дверь внизу лестницы и, пройдя вниз по въездной аллее, подошли к коттеджу, живописно располагавшемуся среди разросшихся деревьев, душистых цветов и кактусов в пятидесяти футах от главного здания. Я был очарован непритязательной простотой этого маленького флигеля. Здесь, как объяснил Норманн, несколько десятков лет назад гости отеля дожидались фуникулера, идущего вниз, к Мармион-вэй. Недавно, по его словам, зал ожидания был «обновлен, если можно так выразиться» и разделен на две спальни. Ему принадлежала большая из новых комнат, моя была поменьше. Меня удивило, почему мы, будучи неопытными новичками, получили столь восхитительное жилище?

Понимание пришло минутой позже, когда мы вошли в здание. Я попытался сдержать улыбку. Здесь нам предстала сцена, несовместимая с величественным пейзажем, которая напоминала поспешное восстановление после бомбовых налетов во время войны. Всю работу проделали школьники, объяснил Норманн. При исследовании ее результатов мне стало любопытно: неужели мальчики думали, что оконные рамы и косяки — вещи, совершенно не связанные? Во всяком случае, рамы были подвешены под самыми странными углами, как будто считали ниже своего достоинства иметь что-то общее с косяками. Через несколько месяцев, словно вознаграждая себя за суровое одиночество, они дружески пригласили зимние ветры ворваться внутрь и повеселиться.

Стены из гипсокартонных панелей были нарезаны более или менее ровно, согласно причудам авторов. Они даже ухитрялись в некоторых местах касаться потолка — застенчиво, как мне показалось, — но зазор между ними и полом везде был не менее двух дюймов. Глубины этих брешей создавали удобное затемненное логово для пауков всевозможных видов.