Путь Базилио (СИ)

Ушёл он недалеко. Покойный политрук, оказывается, завёл его в труднопроходимую местность, полную разнообразных аномалий. Сначала Попандопулос чуть не вляпался в «карусель», потом неудачно оступился — и нечаянно угодил ногой в маленькую, но настоящую «аскольдову могилу». Ногу он вытаскивал часа три — гнусная аномалия не хотела его отпускать ни за какие коврижки. Наконец, он вызволил конечность — ободранную, без шерсти, и почти ничего не чувствующую. Идти дальше в таком состоянии было бессмысленно. Септимий кое-как нашёл относительно безопасное место и провёл там оставшуюся часть суток. За это время он подумал о многом, в частности — как же это муниципалы так легко, так непринуждённо выследили его, не вляпавшись ни в какую бяку. Наконец, сообразил, что они шли по следу его ауры, а его, в свою очередь, вёл сусанин, который местность знал. Это понимание ничем ему не помогло — он не был паранормом и аур не понимал.

Спал Септимий плохо, снились кошмары. К тому же под утро он замёрз и оголодал. Козёл попробовал было стандартный полицейский корм, но без замачивания и набухания он оказался неугрызаем.

День был трудным. Сначала козлу удалось выйти к роднику, где он вволю напился. Водичка оказалась с какой-то нехорошей примесью вроде английской соли: через полчаса у козла забурчало в желудке, а через час он уже изнемогал под кусточком, щедро оный удобряя. Потом ему удалось прибить жирного гнусика, удачно метнув в него трость. На этом только-только начавшееся везенье и кончилось — снова потянулись овраги с «ведьминым студнем» на дне. Один раз козёл попытался пройти по скользкому, гнилому бревну, переброшенному через такой овражек, и чуть не свалился. В другой раз он проглядел ручеёк под сугробом и в результате вступил в лужу кипящей воды — под снежной шапкой таилось что-то вроде фумаролы. К счастью, на этот раз он успел выдернуть ногу. Кипяток, впрочем, оказался кстати: в нём полицейский корм размочился как надо. По вкусу он напоминал нечто вроде апельсинового печенья с опилками.

Но к вечеру Попандопулос, наконец, одолел преграды и вышел на вольный воздух.

Места на сей раз были совсем уж незнакомые: маковое поле с рощицей посредине. Здесь козёл лично не бывал, но знал, что от родимых «Штей» это очень далеко. Однако путь отсюда он себе более-менее представлял. Оставалось надеяться на лучшее — ну а что, собственно, ещё оставалось-то?

Заночевать он решил в рощице. Других вариантов особо-то и не было.

Там ему понравилось. Среди кустов розмарина стояли раскидистые павлонии с блестящей тёмно-зелёной листвой, усыпанные лиловатыми цветами. Козёл устроился в травяной западинке возле деревьев. Сбросил груз, расстелил одеяло, потом пошёл искать что-нибудь горючее. Снега для костра не было совсем, но на краю рощицы он нашёл немного старого валежника и засохший куст. Тут-то и пригодился добытый у муниципалов топор: рубить дрова мечом было как-то несподручно.

Потом он нашёл в живых кустах две подходящие рогульки и несколько веточек для вертела. Выкопал ямку, засыпал сушняком, поджёг «паяльцем». Запоздало — времени-то сколько прошло! — понял, что старый нахнах носил с собой этот артефакт именно в качестве зажигалки. Вздохнул, достал набедренный кинжал и принялся потрошить гнусика.

Увы. У козла нарисовалась новая проблема — с собой. После всех неурядиц и треволнений ему отчаянно хотелось выпить. Не глотнуть для аппетита, не дерябнуть для настроения, не прикормить чуйку по-сталкерски. Именно выпить. Вотпрямща. Хотя бы добить бутылку, которую ну сколько можно уже таскать.

Попандопулос, разумеется, понимал, что рискует нарваться на очередного сусанина или там упыря. Или просто на какую-нибудь бессмысленную прожорливую тварь, которая схарчит его раньше, чем он прочухается. Да и вообще — мало ли что может случиться, это ж Зона.

Но вокруг цвели деревья, нанизанный на веточку гнусик источал чудный аромат, а главное — всё дышало покоем. Казалось, будто вокруг никого нет. Совсем никого. Даже птиц и насекомых.

Септимий прислушался. И вправду, было удивительно тихо. Он мог покляться, что никогда в жизни не слышал такой тишины. Слышен был только тихий шорох маковых лепестков, ветром колеблемых, да где-то очень далеко шумела вода.

На небе проступил бледный, робкий серп молодого месяца.

Мятежную козлиную душу будто ангел поцеловал[68]. Чуть ли не впервые он задумался, до чего же бесцельно и неровно живёт, сколько сил расточает попусту, гоняясь за пустячными удовольствицами или спасаясь от очередного шухера. Возжелалось простоты, безгорестности. Пожить бы здесь, тихо и несуетно, вставать с зарёй, любоваться цветущими маками…

Козёл встряхнулся. Упадочнические настроения, решил он, надо пресекать на корню. Потянулся к бутылке, прекрасно решающей эту проблему. И тут же отдёрнул руку: ему очень живо представился контролёр, тихо и несуетно ведущий его в светлое завтра.

«Нет уж» — решил козёл. С горьким вздохом положил водку взад и пошёл стелить одеяла. Попандопулос твёрдо решил уснуть трезвым, чтобы проснуться живым.