Путь Бро

Наняв Соломатина с его машиной, мы приступили к делу. Сначала похитили обретенную в Большом театре даму, а на другой день – старичка. Обоих вывезли на дачу в Люберцы и простучали.

Ее звали Атлу.

Его – Пчо.

Брата Ковро отвезли в подмосковный поселок Одинцово, где он, небритый, в грязной одежде, заявился в отделение милиции. Назвав себя, он на своем ломаном русском потребовал, чтобы о нем сообщили в ОГПУ. Чекисты, две недели разыскивающие пропавшего Вольфа, тут же приехали. Ковро рассказал им, что его похитили бандиты, с завязанными глазами вывезли куда-то, держали в чулане, вымогали деньги, затем повезли на новое место. По дороге ему удалось бежать. В ОГПУ были очень довольны, что он нашелся: большевикам Вольф был крайне необходим для строительства метро, и они не хотели скандала с немецкими промышленниками в случае «исчезновения известного архитектора в дикой советской России». Брат Ковро вернулся в номер люкс «Метрополя», где и проживал Себастиан Вольф, и через пару дней снова работал над своими чертежами. Сердце его крепло с каждым днем. Для нас Ковро стал первой надеждой поиска в Европе.

Имея автомобиль с шофером, мы стали более свободными в поиске. Соломатину платили приличные деньги. В подробности его не посвящали. Я знал, что он считает нас чекистами-перерожденцами, похищающими людей для грабежа, чтобы не делиться с начальством. Прикрытие Дерибаса успокаивало его. По-настоящему Соломатин боялся только мертвых детей (его старший брат утонул мальчиком) и голода.

На Пасху мы с Фер просмотрели толпу в четырех московских храмах. Но нашли только одного. Братом Цфо оказался большой, грязный и неграмотный крестьянин, сбежавший в Москву из глухой тамбовской деревни. Мужики их деревни, доведенной до отчаяния поборами советской власти, зарубили топорами государственных экспроприаторов, приехавших в очередной раз на подводах за зерном и картофелем. Председателя сельсовета вместе с тремя местными коммунистами заперли в бане и сожгли. Потом крестьяне вместе с семьями и скотиной разбрелись по тамбовским лесам. Карательный отряд ОГПУ ответно сжег их деревню и двинулся следом – ловить и расстреливать бунтовщиков. Брат Цфо, потерявший семью еще в Гражданскую войну, убегая от карателей, добрался до железной дороги и на крыше вагона доехал до Москвы. Здесь он просил милостыню и питался отбросами. Лохматый и сильный, как медведь, он яростно сопротивлялся нам. Эдлап сломал ему четыре ребра, прежде чем его богатырское сердце заговорило.

Вскоре после этого с Фер произошло то же, что и со мной в библиотеке: она перестала видеть изображения и узрела мясных машин сердцем. Преображение застало ее в женской бане, где в раздевалке висел большой плакат: СОВЕТСКИЕ ЖЕНЩИНЫ, БОРИТЕСЬ С БУРЖУАЗНЫМИ ПРЕДРАССУДКАМИ! На плакате перечислялись эти предрассудки: маникюр, педикюр, губная помада, румяна для щек, удаление родинок и волос на ногах, бритье подмышек, выщипывание бровей, ношение корсетов. На плакате были изображены две женщины: затянутая в корсет, накрашенная и наманикюренная буржуазная дама и просто одетая советская комсомолка. Фер не смогла различить их: изображения расплывались. Она глянула на себя в зеркало и не увидела своего лица. Зато она узрела сидящую рядом женщину. Восемнадцатилетней та бросила своего новорожденного ребенка. Чтобы проверить себя, Фер напомнила ей, где и как это случилось. Женщина упала в обморок. Фер вскрикнула от восторга:

– Дар Света!

Теперь мы с Фер совсем одинаково видели окружающий мир, братьев и мясных машин. Это видение открыло нам новые возможности. Просматривая вдвоем очередную мясную машину, мы переглядывались сердцами между собой. То, что ускользало от меня, подмечала Фер; то, что не различала она, видел я.

Вдвоем с Фер мы проникали в скрытые миры мясных машин. Их тайны и помыслы стали совсем прозрачны. Нам открывалась суть земной жизни.

Новая Мудрость проснулась в наших сердцах.

И она внесла новые коррективы в процесс поиска.

Ночью мы с Фер поднялись на крышу общежития, сели и взялись за руки.

Мы увидели мир.

И мы увидели его во времени. Мясные машины пришли в движение. Ранее каждая из них жила сама по себе. Теперь они объединялись. Объединяться их заставляла идея всеобщего братства. В прошлом она не имела такой силы среди мясных машин. Теперь же она собирала их в толпы. И заставляла забывать о прежней земной цели: личном комфорте. Эта новая идея заставила мясных машин вдруг ощутить новое родство: родство веры в коллективное счастье. Она сплачивала их. Вытягивала из каменных гробов на площади. Заставляла забывать про семьи и кровных родственников. Требовала жертвовать собой.