Путь "Чёрной молнии"

— Не надо Леха, давай оставим сладкое на потом, — пытался отшутиться Сашка.

— Да ты не дрейфь, Санек, я же тебе не конец жизни предсказываю, а по существу нашего дела. Начнут давать по — мизеру — это тем, кто перед следоками сломался, и заработал себе малые срока, потом покрупнее пойдут до восьми лет, кто просто участвовал. Вот тебе могут пятнашку вкатить, а если твой адвокат окажется проворнее прокурора, десятку впарят — минимум, с учетом твоих неотсиженных. Корешам твоим и прочие — по двенадцать. Пархатому могут пятнашку дать, ну, а нам с Серегой по босяцки отвалят, что хватит до исполнительной тюрьмы донести.

Сашка был удручен таким подробным раскладом.

— Ладно, Леха, не забегай вперед, ты надави на чувства судьям, помнишь тебя бугаина — офицер бил, чуть до смерти не запинал, если б не Васька Симута…

— Да, Васек, царство ему небесное, если бы не он…

Лешка замолчал, вспомнив Ваську, которому он, похоже, обязан жизнью.

— Мне бы сейчас автомат, я бы напоследок помесил их, — со злостью проговорил Сибирский.

— И мне тоже, я бы себя на тот свет отправил. Погано пацаны у меня на душе, — высказался Ирощенко.

— А мне бы сейчас в тайгу, отдышался бы немного, а потом… Сашка махнул рукой.

— Да ладно, пацаны, держите хвосты пистолетом. Если бы — да кабы: размечтались мы. Если бы у бабушки был х… то она бы была дедушкой, — разрядил Сибирский обстановку, перед тем, как их снова повели в зал судебного заседания.

Глава 50 Над Сашкой сгущаются тучи

К концу третьей недели судья скомкала процесс. Она практически не заслушивала обвиняемых, а затыкала им рты и лишала слова. Адвокаты, отчаявшись, делали свои формальности.

Прокурор запросил применение трех высших мер: Сибирскому, Ирощенко и Рыжкову. Сашке и четверым подследственным — по пятнадцать и так далее, кому больше десяти, кому меньше.

Екатерине стало плохо, она побледнела и прислонилась к плечу Александра Петровича. У Саши заколотилось сердце, он не думал сейчас о сроке, который ему заказывал прокурор, а с тоской смотрел на маму. «Переживет ли она этот срок? Она все чаще стала сдавать, осунулась, появились темные пятна под глазами». Конечно, он понимал, что сам является причиной ее недомогания. Сашка сидел, опустив голову, и думал: «Скорее бы все закончилось, к одному уже берегу, надоело смотреть на эти физиономии, восседающие в трех креслах. Сколько грязи и неправды вылилось со страниц уголовных дел. В зоне, исключая учительницу, не пострадал ни один вольнонаемный работник, не было грабежей и поджогов зданий, мужиков не заставляли насильно участвовать в бунте. Судья даже не удосужилась заглянуть по ту сторону волнений. Почему произошло неповиновение? Почему список требований не обнародовали, и не придали огласке? Разве причиной бунта стала смерть Равелинского? Нет!»

Теперь уже точно Сашка знал причину отклонения всех ходатайств адвокатов. «Власти нужен этот процесс. Пусть он будет не показательным, но управление лагерей этой области, преподнесет информацию так, как выгодно ей. Они распечатают в местных зоновских газетах и листках о нашем беспределе, еще раз обзовут зону — «Спецлютой», а главное для мусоров, что не один из бунтовщиков не ушел от возмездия, все получили сполна, чтобы все знали и видели, как Советская власть умеет карать недовольных. Типа: пусть зарубят у себя на носу блатные и их предержащие, что администрация учреждения и впредь не будет спускать с рук наказаний и преступлений».

Мысли роились в голове, переполняя чувства, не давали Сашке покоя: «Ну, хорошо, пусть мы тоже виновны, но с себя вину менты почему-то сняли, свалив все на нас. Выходит, мы зря все начинали? Но ведь это неправда, так же не было! Мне представлялось все в другом цвете. Да, видимо правды нам не добиться. Ну, что ж, и менты не забудут эти два дня, пусть хорошенько помнят и делают выводы, как закручивать гайки, срывая резьбу. Резьба — это наши нервы, подточенные несправедливым обращением к нам. Сегодня, завтра, через какое-то время, все равно люди поймут, что так относиться к своим согражданам нельзя, не стоит забывать одну простую истину: «Как аукнется, так и откликнется».

В день, когда зачитывали приговор, вокруг здания суда: внутри и в самом зале заседаний, усилили конвой. Начальнику охраны был отдан приказ: при выводе обвиняемых из комнаты ожидания в зал, надеть всем наручники.

Всем отвесили столько, сколько решила судья или, как высказался Сибирский: «Отвалили, что донесем до исполнительной тюрьмы».

Один смертный приговор — Ирощенко Сергею.

Воробьеву Александру — десять лет строгого режима, по совокупности статей и присоединением неотбытого срока, итого: дали ему семь с половиной лет. Нужно отдать должное его адвокату, ведь статья шла до пятнадцати.

Глазунову Алексею — тринадцать лет строгого режима,

Зельдману Сергею — двенадцать лет строгого режима.

Рыжкову Евгению и Сибирскому Алексею — по пятнадцать лет особого режима, их признали особо опасными рецидивистами и вменили 24 статью.