Путь, что ведёт нас к Богу

В течение всей своей жизни, от «Чтений о Богочеловечестве» (1878) вплоть до «Трех разговоров» (1900), Вл. Соловьев страшился, более того, его приводило в ужас христианство без Христа. Не так давно один известный актер сказал в телевизионной передаче: «Я атеист, но православный атеист». Христианин, однако, верит не во что‑то, но в кого‑то, не в христианство, но в Христа. Наука же приучила человека ориентироваться на что‑то, не на личность, а на факты, явления и проявления тех или иных процессов в виде фактов. Следуя не за Христом, а за наукой, мы начинаем видеть в эсхатологии анализ знамений конца. Главное место в том, что секулярная культура называет теперь словом «апокалипсис», начинают занимать «войны, военные слухи…, глады, моры и землетрясения по местам» (Мф 24:6–7), тогда как главное здесь в другом — в том, что в Писании названо пришествием или присутствием (греч. napouaia) Сына Человеческого. Оно осуществляется через Церковь. Это Вл. Соловьев знает и постоянно доводит до своего читателя.

Часть II: НИЧЕМ НЕ ВООРУЖЕННАЯ СМЕЛОСТЬ

МУЧЕНИЧЕСТВО КАК ФЕНОМЕН [13]

«Начинался не календарный — настоящий — двадцатый век», — говорит Анна А. Ахматова в «Поэме без героя». Быть может, одна из дат, с которыми можно связать это его «настоящее» начало, — это 1 декабря 1916 года, когда в Алжире был убит брат Шарль де Фуко, французский монах, живший в пустыне в полной нищете и одиночестве среди туарегов, изучавший их язык и в полной тишине молитвенно читавший Евангелие. Был убит вовсе не потому, что был христианином, но только из‑за того, что его убийцы думали, что в своей хижине он прячет оружие.

Можно ли назвать его смерть мученической? Ведь у мучеников первых веков всегда был выбор. Каждый из них был волен остаться в живых при условии, что он отречется от своей веры, или же не отречься умереть и именно поэтому умереть. У брата Шарля этого выбора не было. Как‑то ясно то, что двадцатый век начался с 1914 года, с началом Первой мировой войны, или с октября 17–го года. Об этом можно спорить. И о Шарле де Фуко вспоминается потому, что это был человек особенный, из «рода нашего», как по преданию сказала Богородица, указав на преп. Серафима кому‑то из его учеников. Именно о брате Шарле задумываешься, по той причине, что это был человек Евангелия, настоящий «ученик», если вспомнить о первом самоназвании христиан, о котором говорится в «Деяниях». Французский офицер, ставший монахом и ушедший в пустыню не в переносном, но в самом прямом смысле этого слова.

Осень 2001 года, и, конечно же, «не календарный, а настоящий», XXI век и новое вообще тысячелетие началось 11 сентября 2001 года, когда в двух благополучнейших городах планеты — Нью–Йорке и Вашингтоне — за какие‑то несколько минут погибли тысячи людей. Одна или две женщины успели позвонить домой по телефону, чтобы сказать своим мужьям, что любят их. И всё. Запись одного из таких звонков, сохранившуюся на автоответчике, услышал весь мир, о другом мне просто рассказал муж погибшей. Казалось, что такое не может быть правдой. А ведь кто‑то продумал, организовывая эти теракты, абсолютно все, все до мельчайших подробностей.

Такое под силу не горстке бандитов, не пятерым озверевшим террористам, но только серьезнейшей и блестяще функционирующей и, скорее всего, государственной структуре. Увы, но это именно так. И стоит организация такого теракта бешеных денег. Бюджет обычного хорошо развитого европейского государства такого бы не потянул. Но там, где есть деньги, что рождаются из ничего — от торговли нефтью и «наркотою», там оказывается возможным все.

Как не хочется, чтобы бомбы падали на Кабул! Но почему тогда талибы отказываются выдать Бен–Ладена мировому сообществу? Да и не в одном этом человеке дело, потому что их действительно много, но при этом, и это особенно страшно, мир их не знает ни в лицо, ни по именам. Это не нацисты, о которых нам было известно абсолютно все, а какие‑то невидимки, анонимно действующие и поставившие себя вне мирового сообщества. И вот перед лицом этой опасности мир начал объединяться. Россия и Америка, христиане разных исповеданий, иудеи и мусульмане, буддисты, индуисты и так далее, верующие и неверующие, консерваторы и социал- демократы, — все мы оказались в одной лодке.

Но сегодня даже такое объединение, но без применения силы, скорее всего, не принесло бы результатов, потому что террористов нужно не просто остановить, но остановить как можно быстрее. А переговоры с ними невозможны. Но сила, даже употребленная по римскому принципу vim vi repellere licet, то есть «на силу позволено отвечать силой», все‑таки являет собой что‑то не вполне христианское… Правда, сегодня мы видим и то, что, по сравнению с предыдущими эпохами, применение военной силы сводится к минимуму. И это, быть может, самое большое достижение человечества за всю его историю, но возможным это становится, только когда весь мир объединяется. В конечном итоге, объединяется в любви — к жизни и к человеку, а следовательно, и к Богу.