Путь Долгоруковых

Почему императрица не выдаст Лизетку замуж? Ищет подходящую партию? Или все приличные женихи разбежались? Государь, ее отец, прочил ее за герцога Шартрского, мать ее – так и вовсе за французского короля, но те отказались. Они, они отказались! Хоть и раскрасавица… У нас говорили, будто нельзя цесаревне веру переменить. Что вера?… У французского короля-католика есть метресы, но королева, мать его детей, – все равно королева, ей весь почет. А у нас православный государь законную жену свою, боярышню, в монастырь запер на тридцать лет, а на подлой, на метресе женился…

«Царица-бабушка» сидела в креслах рядом с Екатериной во время обручения, а Елизавета, две сестры нынешней императрицы и дочь одной из них – сзади на стульях. Екатерина не могла удержаться, чтобы не поглядывать украдкой на царицу Евдокию, бывшую старицу Елену, – темная ряса с собольей опушкой, волосы убраны под черный платок, лицо круглое, гладкое, глаза живые; сама полная, рыхлая, ходить тяжело – одышка, однако после обряда и поздравлений осталась и на фейерверк, и на бал – любопытно ей было все это увидеть…

Как давно это было! Больше шести лет назад… Вдовствующая царица и принцессы встречают ее на лестнице; она входит в зал – и сразу вступает оркестр, толпа нарядных кавалеров и дам почтительно склоняется перед ней. Сотни свечей отражаются в венецианских зеркалах и гладком паркете, пахнет воском, мятой, розовой водой, по углам в кадках стоят померанцевые деревья… Перед столом, покрытым золотой парчой, шесть генерал-майоров держат балдахин на серебряных шестах; на столе – золотое блюдо с крестом и Евангелием и две золотые тарелки с обручальными кольцами…

Внизу у пристани появилась высокая фигура в новом васильковом мундире с красной подкладкой, с белым шарфом через плечо; к офицеру тотчас подбежали два урядника за распоряжениями. Овцын! Екатерина отступила назад, словно ее могли увидеть. Щекам под вуалью стало жарко, а сердце вдруг забилось сильнее. Она повернулась и засеменила между могил к выходу, досадуя на себя, что так разволновалась.

Глава 7

Как только пробили зорю, Семен Кобылин с облегчением пошел спать, радуясь, что нынче не его черед заступать в дозор. Улегся на телегу поверх мешков, накрылся рогожей и закрыл глаза, не отвечая на шепотные оклики Никиты Лазарева, которого вечером всегда разбирало поговорить. Никита долго ворочался рядом с боку на бок, кряхтя и что-то бормоча себе под нос, потом затих и он. В лагере быстро наступила тишина, только вздыхали волы, жуя свою жвачку, стрекотали кузнечики да перекликались дозорные вдалеке.

От земли еще поднимался дневной жар, мешки за день нагрело солнцем, и, несмотря на усталость, от которой ноги налились чугунной тяжестью, сразу заснуть не удалось. В голове толкались обрывки мыслей, перед смеженными веками мельтешили неясные образы, но потом, наконец, воздух посвежел и все успокоилось, провалившись в черный бездонный колодец сна.

Среди ночи Семен проснулся от собственного храпа, дернулся, распахнул глаза и уставился непонимающим взглядом в чужое небо, усыпанное звездами, между которыми словно тек мерцающий ручей из серебристой пыли. Потом вспомнил, где он, и снова заснул.

Уже неделю отряд из драгунского полка, где служил Семен, и двух эскадронов донских казаков медленно полз по выжженной татарами степи, сопровождая обоз с продовольствием, запасенным в Украине, чтобы доставить его основному войску. Обоз шел по следам армии Миниха, порой останавливаясь в покинутом ею лагере и не боясь сбиться с пути, размеченного спаленными поселками, холмиками братских могил с крестами, кучами сваленных вместе тел убитых татар, над которыми стаями кружилось воронье… В Перекопе генерал Лесли прихватил с собой для надежности два полевых орудия, но случая пустить их в ход пока не было – татары не показывались, разве что издали, на вершине невысокого холма, появятся с десяток конных, покрутятся на месте, да и пропадут.

Что за страна! Ровная, как скатерть, глазу зацепиться не за что. Ни лесу, ни рощицы. Речек – раз, два и обчелся, да и вода в них солона, пить не станешь. Днем негде пристать на отдых, тень только и найдешь, что под обозными телегами, а солнце припекает. Обоз большой, подвод многие тысячи, потому что все приходится везти с собой: пики для отражения татарской конницы, воду в бочках, дрова для костров, сено для лошадей и для волов… Волы идут медленно, погоняй-не погоняй, в день получается сделать не больше двадцати верст. В суконном кафтане жарко, пот ручьем течет по спине, пить охота, но воду выдают только на привале и понемногу. Скучно, муторно, в сон клонит…

Барабаны, выбивавшие тревогу, разорвали сон в клочки. «В ружье!» – кричали ротные. Семен скатился с телеги, наспех натянул сброшенные вечером сапоги, схватил ружье, лядунку и, на ходу надевая ее через плечо, побежал за другими строиться.