Читаем Путь домой полностью

Путь домой

Возвращались мы уже совсем в темноте. С Артемом я распрощался на полдороги к дому Митрофаныча. Нечего парню в провожания играть: чай не баба, сам дойду. Тележку, на которую свалил лесозаготовки, я бросил возле покосившегося сарая.

Окошко дома светилось неярким подрагивающим огоньком. Из трубы в ночное лунное небо тянулась тонкая струйка дыма. Внутри дома фальшиво тренькали струны.

Я толкнул дверь. Пахнуло теплом и жареной картошкой. Домашним уютом. Поверх плывущих аккордов негромко зазвучал голос Митрофаныча.

Боже! Сколько лет я иду, но не сделал и шаг.Боже! Сколько дней я ищу то, что вечно со мной.Сколько лет я жую вместо хлеба сырую любовь.Сколько жизней в висок мне плюет вороненым стволомДолгожданная да-а-а-а-аль!Черные фары у соседних ворот!Лютики, наручники, порванный рот!Сколько раз, покатившись, моя головаС переполненной плахи летела сюда, гдеРодина!Еду я на Родину!Пусть кричат: «уродина».А она нам нравится!Хоть и не красавица.К сволочи доверчива,Ну а к нам тра-ля-ля! Ля-ля-ля! Ля-ля-ля-ля-ля-ля…Эй, начальник! [18]

Гитара фальшивила. Митрофаныч пел чисто, но как-то по-своему, не подражая Шевчуку, отчего песня звучала совсем иначе. И не сказать, что мне это не нравилось.

Я скинул верхнюю одежду в прихожей, вошел в комнату и тихонько остановился в дверях.

Митрофаныч самозабвенно долбил по струнам. Гитара лажала. Митрофаныч морщился. Впрочем, благодарных слушательниц фальшь не трогала.

Боже! Сколько правды в глазах государственных шлюх!Боже! Сколько веры в руках отставных палачей!Ты не дай им опять закатать рукава,Ты не дай им опять закатать рукава суетливых ночей!Черные фары у соседних ворот!Лютики, наручники, порванный рот!Сколько раз, покатившись, моя головаС переполненной плахи летела сюда, гдеРодина!Еду я на Родину!Пусть кричат: «уродина».А она нам нравится!Спящая красавица!К сволочи доверчива,Ну а к нам тра-ля-ля! Ля-ля-ля! Ля-ля-ля-ля-ля-ля…Эй, начальник!

Митрофаныч заметил мое появление.

— А, Серега, жрать будешь?

— Буду.

— Садись, — кивнул он, приглашая к столу. — Наливай, наваливай. Для тебя песенка.

Я присел, налил из знакомой бутыли, подцепил со сковороды картошку. Выпил, закусил. Картошка оказалась сладковатой, прихваченной морозом. Но и такая была по нынешним временам деликатесом.

Хозяин справился с проигрышем и вышел на третий куплет.

Из-под черных рубах рвется красный петух,Из-под добрых царей льется в рты мармелад.Никогда этот мир не вмешал в себе двух,Был нам богом отец, ну а чертом…Родина!Еду я на Родину!Пусть кричат: «уродина».А она нам нравится!Спящая красавица!К сволочи доверчива,Ну а к нам тра-ля-ля. Ля-ля-ля. Ля-ля-ля-ля-ля-ля…Эй, начальник…

Последние строчки Митрофаныч пропел неожиданно тихо. Коротко, едва слышно тренькнули напоследок струны.

Звездочка от души захлопала в ладоши, но, не получив поддержки, притихла.

Митрофаныч склонил голову в полупоклоне. Поморщился, отставляя гитару:

— Совсем издохла балалайка. Ее за тридцать лет несчастную так перекосило. Я уж чего с ней только не делал, все одно — струну не держит.

— Хорошая песня, — подала голос Яна. — Я ее помню.

— Угу, — кивнул Митрофаныч и подмигнул мне: — Про тебя песенка, Серега. Про тебя и для тебя.

— Почему это? — опешил я.

— Потому что идешь давно, а не сделал ни шага. Ищешь, а чего ищешь, не понимаешь. И Родину еще не нашел.

— Что-то ты недопонял, Кирилл Митрофаныч. Я домой иду. И ничего не ищу. Мне не нужны ответы. И лишние вопросы тоже не нужны.

— Врешь, — уверенно заявил хозяин. — Вопросы у всех возникают. У каждого свои, тут от рода, от воспитания зависит. Но вопросы задают себе все. И ответы всем нужны.

Перейти на страницу: