Путь домой

На этом постоялом дворе кормили отвратительно, хотя, возможно, дело было не в качестве пищи, а в состоянии самого Петра. Было ему хреново, иначе и не скажешь – похоже, что капризная девка Фортуна решила показать ему свои вторые девяносто, и занималась этим весьма энергично. Жизнь – она ведь как зебра: полоса белая, полоса черная, полоса белая, полоса черная, а в конце в любом случае задница. Сейчас курсант чувствовал, что оказался как раз в этой самой части тела, и на то у него были все основания.

А Настя, кстати, ела с удовольствием – очевидно, не так и плохо здесь готовили. Петр через силу запихал в себя содержимое тарелки и мрачно осмотрел зал. Заведение это было явно старше двух предыдущих – поменьше, потолок и балки закопченные, все говорило о почтенном возрасте. Освещение было довольно тусклым, но людей, собравшихся за столами, это не смущало. Народу тут, кстати, было много, заметно больше, чем на предыдущих постоялых дворах. Ну, это и неудивительно – и село здесь большое и зажиточное, и до города всего день езды. Дворянами тоже никого было не удивить, поэтому совсем уж свободного столика им не досталось – сидела там уже какая-то пьяная личность. Пока они ждали заказа, личность эта опрокинула в себя еще стопку и остановила свой сальный взгляд на девушке, мгновенно оценила пропорции фигуры (ничего выдающегося, надо сказать, однако нормальный вышесредний уровень) и изъявила желание познакомиться. Настя брезгливо поморщилась, а когда источающий запах смеси перегара и свежака пьянчужка не понял намека и повторил попытку, Петр молча сунул ему под нос кулак размером с небольшую дыньку. Тот икнул, трезвея на глазах, быстренько отодвинулся, а пару минут спустя и вовсе свалил, предпочтя не связываться со столь невоспитанными соседями. Он к ним, как говорится, со всей душой, а они его за это прибить готовы, нехорошо!

Петр к исчезновению несостоявшегося собутыльника отнесся абсолютно безразлично – его сейчас занимали совсем другие мысли. Зацепила его сегодня одна нессобразность, но пока они ехали, было как-то не до нее, а сейчас он более-менее пришел в себя, и поневоле вернулся к обдумыванию ситуации. Впрочем, вести разговор сейчас, когда вокруг море чужих ушей, не хотелось, а потому разговор состоялся вечером.

Настя уже собиралась ложиться, когда раздался осторожный стук в дверь, а затем голос Петра поинтересовался, не помешает ли он, если войдет. Нет, не помешает – девушка отодвинула щеколду и отошла, пропуская неожиданного гостя. Петр вошел, кивнул благодарно, но садиться не стал – оперся о косяк, с интересом посмотрел на девушку и спросил:

– Слушай, Настен, а где ты видела раньше, как стреляют из бластера?

– Нигде.

– Прости, но врешь. Ты бластером с самого начала не заинтересовалась, даже не спросила, что за тяжесть я с собой таскаю, даже как называется не спросила – а ведь женщины существа любопытные. И ты, кстати, не исключение. Вывод – ты знала, что это такое. Ты не испугалась, когда я стал стрелять – значит, была готова к такому повороту событий и представляла возможности этого оружия. Найдешь логические нестыковки, или как?

– Или как. Я не видела раньше бластеров, только один раз, когда великий князь проводил в столичном университете выставку раритетов из своей коллекции. Там был один, неработающий.

– Не свисти. Имперские бластеры заметно отличались от этого. Профессионал, конечно, быстро поймет, что разница только во внешнем виде, но ты человек мирный.

– Уверен? – ехидно прищурилась Настя.

– Абсолютно, – серьезно ответил курсант. – У тебя совсем другая моторика движений, иная манера одеваться, иное построение фраз… Все иное, в общем. Да и потом, если ты видела только неработающий образец, почему тебя не удивила стрельба? Темнишь ты что-то.

– Ты тоже. Ладно, видела я бластеры, видела. У нескольких влиятельных семей в княжестве есть такие. У великого князя, по слухам, тоже, а мне показал один… Ну, в общем, один сынок богатого папы пытался за мной ухаживать и решил прихвастнуть, спер у отца игрушку. Его бластер был поменьше твоего и бил не так сильно, но очень похож был.

– А когда они появились?

– Не знаю, еще до моего рождения. Слухи ходят разные, конечно, но лет за двадцать.

– А тебе сколько?

– Двенадцать.