Путь-дорога фронтовая

— Сейчас найдем, сейчас найдем, — успокаивал Петр Петрович. — Володя! Катенька!

Поиски не дали результата, карта не находилась. Петр Петрович был в отчаянии.

— Давайте выйдем из машины, еще раз все осмотрим, — предложил он.

— Ха! Вот она где! — торжественно воскликнул Володя, когда руководитель бригады покинул кабину.

Оказывается, Петр Петрович сидел на карте.

— Мы ее ищем, а она нас, — попытался он смехом сгладить неловкость.

После этого старый актер надел очки и вперил взгляд в путаницу линий, кружков, черточек с озабоченным видом генштабиста, читающего карту, как книгу.

— Вы находитесь здесь, — показал на карте старшина. — А ехать вам надо так. За селом сейчас же поворот.

— Понимаю, направо.

— Почему направо? Налево.

— Да, да, конечно, налево, я ведь смотрю отсюда. Володя, запомните, за селом поворот налево.

Володя молча кивнул головой. Странно, что он не возражал, не вступал в пререкания, как обычно, не высказывал своего собственного мнения. Видимо, побаивался строгого старшины.

Старшина продолжал объяснять.

— Вот здесь будет развилка, — прочертил он ногтем по карте, — не пропустите! Вам надо ехать не по той, а по этой дороге.

— Смотрите, Володя. Нам надо ехать не по той, а по этой дороге.

Володя и на сей раз промолчал, но промолчал, как бы сказать, с достоинством. Он бросил беглый взгляд на карту, сделав вид, что все развилки и повороты ему и без объяснений давно знакомы.

— Ах, как вы хорошо объясняете, — сказал Петр Петрович старшине. — Вы, наверное, военную школу кончили.

— Нет, не кончал, — ответил старшина. — Каждый на фронте должен знать карту. Без карты или без схемы как разберешься в незнакомой местности?

— Вот именно, вот именно, карта нужнейшая вещь, — охотно согласился Петр Петрович. — Я такого же мнения, карту должен знать каждый образованный человек. Очень жалею, что я в свое время не изучил этой науки. Благодарю вас, голубчик Иван Николаевич, — долго жал он руку старшине.

Когда машина тронулась, старшина уважительно откозырял Петру Петровичу, чем очень польстил ему. В ответ Петр Петрович тоже откозырял по всем правилам, приложив ладонь к фетровой шляпе.

Некоторое время в машине царило молчание. Каждый был занят своими мыслями. Машина плелась по грязи, уныло пофыркивая.

Володе рисовалась примерно такая картина. Они окружены немцами. Выхода нет. Петр Петрович убит, Иван Степанович убит. «Володя, — говорит Катенька, — мы погибли». «Нет, мы не погибли, я спасу вас, — отвечает Володя, — я проскочу по этой дороге». — «Но там немцы!» — «Я буду их таранить». — «Они нас расстреляют». — «Не бойтесь, я с вами». Он развивает бешеную скорость и мчится прямо по селу, занятому немцами.

«Володя, они стреляют!» — умоляюще протягивает к нему руки Катенька. «Еще не отлита та пуля, которая догонит Володю!» — кричит он ей в ответ, развивая страшную скорость. Уже пробиты стекла машины, пробит кузов. А они мчатся. Вот и последние дома. О ужас! Немецкая застава. Перекладина. Дороги нет. Часовые. Секунды решают все. Он не теряется, сворачивает вправо и на полной скорости объезжает заставу…

— Куда вы? Куда вы, Володя?! — закричали в один голос артисты, вскакивая с мест.

Эмка, перескочив через легкий кюветец, неслась по чистому полю, подскакивая на кочках и перетасовывая в кузове людей и вещи.

— Руль заело, — без тени смущения произнес Володя, очевидно жалея больше всего о прерванных мечтах.

Машина опять выбралась на дорогу…

* * *

— Город! Умань!

Возглас был подобен крику потерпевших кораблекрушение моряков, носившихся по бурному морю на утлом плоту: «Земля!»

Так его и понял Петр Петрович. Это была та самая обетованная земля, о которой он мечтал всю дорогу.

— А что я говорил? Уже Умань! — радовался он. — Видите, как мы благополучно доехали. А вы не верили, Володя!

Город между тем вырисовывался все яснее и яснее. Видны были строения, заводская труба, послышался гудок паровоза, напомнивший, как ни странно, о мирной жизни. С железной дорогой у нас связаны самые лучшие воспоминания. Ни автомобиль, ни самолет не дают таких удобств, как купе железнодорожного вагона, где вы чувствуете себя как дома. А если этот дом еще движется, да что там дом, движется целая улица домов-вагонов, какая же это прелесть!

Петра Петровича умилил железнодорожный гудок, а маленький паровозишко, сновавший по путям за вагонами, напоминал ему чем-то наседку, собиравшую разбежавшихся цыплят. Но вокзал, как и повсюду, был разрушен немцами, пакгаузы сожжены.

Петр Петрович с грустью покачал головой.

— Везде следы войны! — вздохнул он.

У переезда пришлось остановиться: шлагбаум был закрыт. Паровозик, покурсировав туда и сюда, собрал свой выводок и потащил его за собой. Петр Петрович, высунувшись из машины, спросил проходившую женщину:

— Скажите, голубушка, давно освобождена Умань?

— Точно не могу сказать когда, но знаю, освобождена.

— Разве вы не здешняя?

— Почему не здешняя? Здешняя.

— Почему же вы не знаете, когда ушли немцы?

— Так вы спрашиваете про Умань.

— Позвольте, разве это не Умань?

— До Умани отсюда сто тридцать пять километров.

Петр Петрович и все его спутники были потрясены.