Путь-дорога фронтовая

— Надо выяснить, — проговорил он хрипловатым голосом. — Придется машину здесь замаскировать, — указал он на чахлый кустарник, росший у дороги, — а самим пойти в разведку.

Но Володю, по-видимому, роль разведчика не устраивала. Он сослался на то, что шофер не имеет права отходить от машины.

Его кандидатура отпала. Иван Степанович вопросительно поглядел на Петра Петровича.

— Голубчик, я, кажется, совершенно болен, — простонал Петр Петрович, хватаясь за сердце. — Не могу сдвинуться с места.

Иван Степанович отправился в разведку один, соблюдая правила, рекомендуемые в таких случаях. Он шел пригибаясь, чтобы не обнаружить себя, хотя его монументальную фигуру едва ли могли укрыть низкорослые кусты. В руках старый охотник держал бинокль.

Шагах в ста от машины он остановился и стал осматриваться. Никакого движения заметно не было, хотя стрельба продолжалась. «Это согласно с современными правилами войны, — подумал он. — Войск не видно, а война идет». Иван Степанович не знал, двигаться ли ему дальше или благоразумнее вернуться назад. Неожиданно впереди заметил несколько фигур, черневших на дороге. Дело осложнялось. Необходимо возвращаться.

— Посмотрите-ка, Володя, что там такое? Какие-то люди? — сказал он, подходя к машине и передавая бинокль шоферу.

Беря в руки бинокль, Володя не преминул похвастаться, что во время финской войны у него был бинокль не этому чета.

— Настоящий «Цейс»! — поднял он большой палец кверху.

— Смотрите! Смотрите скорей! — заторопил его Петр Петрович.

Володя небрежно приставил бинокль к глазам.

— Что я говорил! — воскликнул он. — Бежит население!

— Почему бежит? — тревожно спросил Петр Петрович.

— Ясно почему — немцы вырвались из «котла»!

— Разве они так близко сидят в «котле»?

— Близко? Рядом! Вон они! — ткнул Володя перстом в сторону, откуда раздавались выстрелы.

— Что же нам делать?

— Садиться в машину и ехать назад.

— Скорей, скорей в машину! Голубчик Володя, выводите ее на дорогу. А то не успеем, — умоляюще взывал Петр Петрович. — Ах, опять у меня что-то с сердцем…

Но Иван Степанович, державшийся с поразительным хладнокровием, еще раз посмотрел в бинокль. По дороге шли три старика, две женщины и девочка. У всех за спиной болтались мешки.

— По крайней мере подождем их и расспросим, — сказал он.

К удивлению наших путешественников, Катенька (о ней в суматохе совсем забыли) спала, зарывшись в воротник шубы. Очевидно, ее так утомила дорога, что она не слышала выстрелов и не пережила тех тревожных минут, какие пережили трое ее спутников.

— Ну как там, отец, немец сильно контратакует? — бодро крикнул Володя одному из стариков.

— Э, милый человек, — покачал головой старик. — Какая там констрактация, все начисто пограбил. Вот теперь ходи на базар покупать.

— Позвольте, — вмешался Петр Петрович. — А разве здесь не опасно ходить? Ведь стреляют!

— А чего опасаться, свои стреляют!

— Как свои стреляют?

— Так и стреляют. Учатся. Тут вторую неделю красноармейцев обучают.

— А как далеко отсюда немцы?

— Немец-то? Немец далеко! Если считать по прямой, километров поди за сто, а по дороге и того поболе.

Старик переложил мешок на другое плечо и пошел догонять своих. Петр Петрович сконфуженно потупился. Иван Степанович продолжал сохранять спокойствие, оно его никогда не покидало. У Володи же был такой невозмутимый вид, как будто его ничего не касалось.

— Поехали, что ли! А то с этими задержками до ночи не доберемся, — проговорил он строгим голосом, осуждающе глядя на Петра Петровича. Должно быть, он считал его главным виновником переполоха.

Все уселись в машину, стараясь не потревожить Катеньку. Она продолжала спать. Машина тронулась.

Глава третья

Вот уж верно говорит старинная пословица: «Баба черта проведет»! Так почти и случилось. Черта не черта, а немцев глухая бабушка Мотря провела, и довольно остроумно…

Село, куда приехали артисты, было расположено по обеим сторонам балки, уходившей в степь. Беленькие хатки беспорядочно торчали тут и там, одна пониже, другая повыше, третья в самом низу, словом, где им вздумается, образуя в то же время в своей массе какое-то подобие улочек и переулочков. Не слышно ни кудахтанья кур, ни пения петухов, ни мычания коров. Как выяснилось, в селе после пребывания фашистов осталась только одна-единственная корова. Ее хозяйка, глухая Мотря, проявила необычайную предприимчивость, пряча корову с помощью соседей в яме, вырытой за сараем. За два года оккупации корова в яме побывала столько раз, сколько реквизиций провели немцы в селе. Хата старушки стояла на отлете. Пока немцы доходили до нее, корову успевали спрятать. Помогала и глухота бабки Мотри. На все вопросы немцев она отвечала: «Нема!»

Получив сведения о корове бабушки Мотри, наша бригада направилась прямо к ее хате. Бабушка радушно приняла гостей. В хате было тепло, чисто и уютно. Настроение Петра Петровича быстро поднялось, он оживленно ходил, потирая руки.