Китрин ничего не поняла — подумаешь, смерть! Все равно что не получить красивую ленточку или лишиться сладкого: стоит заплакать погромче — и ей уступят. Поэтому она не столько горевала, сколько обижалась на то, что привычный уклад должен смениться.
И лишь на новом месте, в сумрачных комнатах под самой крышей банка, она поняла, что ни крики, ни слезы не помогут: родители не придут. Умерших слезами не проймешь.
— Тебе-то что за дело? — беспечно отмахнулся Безель.
Небрежно откинувшийся на побитые деревянные ступени, он выглядел живописнее некуда. Как обычно. Ему двадцать один, он старше Китрин на четыре года; черные волнистые волосы обрамляют широкое лицо, которое так красит улыбка, и хотя в плечах он широк, как простой работяга, ладони у него мягкие. Рубаха, выкрашенная в цвета банка — красный и коричневый, — несказанно ему идет, на зависть Китрин, одетой в те же цвета. У него полдесятка любовниц, Китрин тайно ревнует его к каждой.
Сидя на деревянной скамье над Арочной площадью, они смотрели вниз на суетливую толпу в базарный день. На площади теснились сотни торговых палаток с яркими навесами, стены окружающих домов щетинились тонкими жердями, как дряхлые деревья — молодой порослью. Справа изгибался у пристани главный канал Ванайев, по зеленой воде которого сновали узкие лодки и баржи. Рынок гудел голосами рыботорговцев, зеленщиков и мясников, расхваливающих товар последних летних дней.
Среди толпы первокровных и черно-чешуйчатых тимзинов то и дело мелькали тонкие и бледные цинны, широколобые тралгуты с подвижными, как у собак, ушами и двигающиеся вразвалку йеммуты. Однажды Китрин даже видела утопленца — он глядел на нее из канала, не отводя печальных черных глаз.
— Не понимаю, с чего вдруг банку поддерживать Антейскую империю, — сказала она.
— А мы ее и не поддерживаем, — ответил Безель.
— Это герцога мы не поддерживаем. А на носу война.
Безель засмеялся своим лучшим в мире смехом, и Китрин было обиделась, однако тут же его простила, лишь только он коснулся ее руки.
— Здесь просто разыгрывают пьесу, как в театре, — объяснил Безель. — Главные заправилы сойдутся на поле за городом, помашут дубинками и мечами, потопчут пыль ради приличия, а потом мы впустим антейцев в город и дадим поуправлять нами год-другой.
— А наш герцог…
— В изгнании. Может, и в тюрьме, но скорее в изгнании. Да чему удивляться? Небось в Астерилхолде какой-нибудь местный герцог женился на гилейской баронессе, и король Симеон решил, что в противовес надо бы учинить что-нибудь в Вольноградье. И нашел причину объявить Ванайям войну.
Китрин сдвинула брови — Безель явно веселился, его ничего не трогало. Наверняка он считает ее опасения наивными, а то и глупыми. Она решила не сдаваться.
— Я много читала про войны. Учитель истории рассказывает совсем не так.
— Может, настоящие войны и другие, — пожал плечами Безель. — Если Антея вдруг пойдет на Биранкур или Кешет, ни за что не поручусь. А здесь — не волнуйся, пташка. Все схлынет, как весенняя гроза.
Женский голос окликнул Безеля — внизу стояла купеческая дочка в темно-коричневом корсаже и длинных юбках из небеленого льна. Безель поднялся, его глаза заблестели.
— Работа зовет. А ты беги домой, пока старуха Кэм не разволновалась. И можешь мне поверить: магистр Иманиэль знает, что делает. Опыта у него больше, чем у любого из нас, он своего не упустит.
Китрин, не сводя глаз с Безеля, кивнула, а тот уже мчался вниз, прыгая разом через две ступеньки. Замерев перед темноволосой девушкой, он поклонился, та присела в реверансе — Китрин видела, что они не всерьез: формальности для них лишь прелюдия к другой игре. Наверняка Безель даже не задумывался, много ли знает Китрин о таких играх. Она лишь сокрушенно смотрела, как он берет девушку под локоток и ведет прочь, через бледные городские улицы и мосты. Китрин вцепилась пальцами в рукава и прокляла — в который уж раз — цвета Медеанского банка. Нет бы им выбрать что-нибудь более подходящее! Зеленый, например, ей к лицу…
Будь ее родители оба первокровные или оба цинны, ее взяла бы на воспитание чья-нибудь семья. А так — отцовские поместья в Биранкуре отошли короне и уже переданы кому-то вместе с титулом, а материнский клан в Принсип-с’Аннальдэ в учтивых выражениях отказался принять полукровку.
Скитаться бы ей по улицам и задворкам Ванайев, когда бы не банк. Ее отец, к счастью, держал часть золота у магистра Иманиэля, и Китрин как наследницу здесь приняли под опеку до совершеннолетия — тогда ей будет позволено заключать контракты от своего имени и удостоверять их оттиском надрезанного до крови большого пальца. Оставалось немного. Через два лета, после девятнадцатого в своей жизни солнцеворота, она станет владелицей состояния и, как она надеялась, навсегда съедет из тесных комнат у главной городской площади, где располагался ванайский филиал Медеанского банка.
Если, конечно, вражеская армия не разрушит город.
Бредя через рынок, Китрин вглядывалась в обыденные спокойные лица — ни страха, ни опасений. Может, Безель и прав. Он говорил так уверенно… Впрочем, он всегда уверен.