Путь гейши

— Брат арестован! — Он заговорил торопливо, перебивая сам себя. — По обвинению в государственной измене. За шпионаж в пользу Самхана. Можешь себе это представить, Такухати — и по обвинению в измене?! Это же смешно! Как, скажи мне, ну как можно в такое поверить, Уме? Это же ложь! А все виим этой девки! Я уверен, это она навела на брата службу безопасности! Меня тоже пытались арестовать, я успел скрыться в последний момент. И теперь… не знаю… — Он растерянно заморгал.

Привычный устоявшийся мир вокруг Нобу накренился и начал рушиться. Юноша ощущал почти невыносимую потребность поделиться хоть с кем-то подспудным ужасом, который ощущал. Услышать слова одобрения, а то и совет…

— Ах, какой кошмар! — воскликнула гейша и горестно заломила руки. — Проходите, господин! Вы, наверное, устали!

— Я совершенно без сил, — пробормотал Нобу, падая на татами у маленького столика. — Весь день бегал от стражи.

Это был самый долгий и тяжелый день в жизни младшего Такухати. Друзья предупредили его с утра, перед выходом в караул. Даже не успел собрать вещи и деньги, до того как броситься в бега. А потом весь день шарахался от собственной тени, блуждая по улицам города.

Казалось, все прохожие пялятся только на него. Каждый — от торговца корзинами до оборванного мальчишки-попрошайки на углу — знает, что именно Нобу — тот самый беглый Такухати, которого ищут самураи сёгуна. В трактире подавальщица смотрела так подозрительно. Всем известно, что многие трактирщики работают на службу безопасности. У Такеши Кудо было достаточно времени, чтобы разослать описание Нобу всем своим крысенышам.

Нужно было бежать из столицы. Всеми правдами и неправдами добираться до Эссо. Там — деньги, преданные люди. Дом.

Но он вспомнил, что вечером обещал заглянуть к Уме. Представил, как расстроится девчонка из-за его внезапного исчезновения. А ведь он клялся, что не бросит ее.

Поэтому Нобу пересилил страх. Дождался темноты, чтобы прийти в «квартал ив и цветов», как обычно. Стражник на входе не проявил к нему никакого интереса, и это ободрило. Но по-настоящему в безопасности юноша почувствовал себя, только когда дверь в комнату Уме закрылась за его спиной.

— Вы, наверное, голодны? Хотите чаю?

— Хочу, — пробормотал он.

Ее голос расслаблял, успокаивал. Нежные руки на его плечах, полное заботы и тревоги лицо.

— Это все она, — продолжал Нобу, отхлебывая чай с сильным привкусом каких-то трав. — Та шлюха, которую он приблизил. А я ведь предупреждал его, Уме! Я говорил, что нельзя доверять продажной девке!

— Вы были совершенно правы, господин.

— И что теперь? Что мне делать? Каково будет Хитоми? Он мог подумать о нас хоть немного?

— Ах, это так эгоистично!

Он еще говорил, быстро и взахлеб. Жаловался, негодовал, строил планы. Уме слушала и поддакивала, как всегда.

Какая она все-таки умница. И так предана ему. Не прогнала, услышав, что род Такухати в немилости. Испугалась не за себя, за него…

— Я уеду на Эссо, — пробормотал он и зевнул. Голова вдруг отяжелела, веки стали совсем неподъемными. — Ты дождешься меня?

— Конечно, господин.

— Хорошо. — Нобу снова зевнул. Такой тяжелый длинный день. Ужасно хочется спать…

Недолго… вздремнет всего полчасика… а потом…

— Господин!

Девушка нагнулась, вслушиваясь в дыхание спящего, потом потрясла его за плечо. Юноша в ответ раскатисто захрапел.

Уме подошла к окну, подняла ставень и высунулась с фонарем в руках, словно любуясь на ночное небо — темно-синее, бархатное, в проблесках крупных звезд.

Всего парой мгновений спустя в дверь без стука вошли двое давешних мужчин в неприметных серых одеждах. Первый сразу склонился над Нобу.

— Как он?

Гейша пожала плечами:

— Спит.

— Хорошо. Уносим.

Они с двух сторон приподняли спящего, закинув его руки себе на плечи. Так обычно сопровождают подвыпившего самурая до дома его более трезвые товарищи. Нобу всхрапнул и обиженно пробормотал что-то себе под нос. Мужчины замерли.

— Раньше завтрашнего дня не проснется, — с насмешкой сказала Уме.

Она смотрела, как мужчины медленно и осторожно выносят юношу. На красивом лице не отразилось и тени сожаления. Только губы дрогнули в презрительной гримасе.

Нобу никогда не оставлял ценных подарков, все больше какие-то цветочки. И постоянно ныл, жаловался, словно она его мамочка. В постели думал только о себе… да и не только в постели.

А каково ей выслушивать про блага, которыми его старший брат осыпал свою наложницу, он подумал?

Эгоистичный мальчишка. Глядишь, был бы щедрее, Уме не пришлось бы продавать информацию службе безопасности. Но Нобу отчего-то считал, что гейша должна любить его просто так, за красивые глаза.

Эх, был бы на его месте старший Такухати… Уме даже под пытками не сказала бы и слова.

Ледяной Беркут купил ее ночь всего один раз, год назад. И Уме до сих пор с замиранием сердца вспоминала властный охват веревки на запястьях, сладкое чувство беспомощности, синий огонь в насмешливо сощуренных глазах и головокружительное наслаждение. Как любая гейша, она умела льстить мужчине в постели, изображая удовольствие.

Но в ту ночь притворяться не пришлось.