Путь гения. Становление личности и мировоззрения Карла Маркса

Для женщин Гёте – отвратный дух,
Поскольку не годен совсем для старух.

Природу берет он как таковую,

Церковной моралью ее не шлифуя.

А надо б взять лютеровский катехизис –

Благие стихи из него б получились.

Ах, Гёте, прекрасное делать он мог,

Да жаль, забывал прибавлять: «Сделал бог».

Да и что полезного в его сочинениях? Ведь он «никогда не решил ни одной арифметической задачи»!

Странное желание – в почете
Видеть Гёте, низменного Гёте!

Разве мог он, этот недостойный,

Сделать текст для проповеди горней?

Есть ли в нем хоть крохи тех наитий,

Коих пахарь алчет и учитель!

Знаком воли божьей не означен,

Он и школьной не решит задачи.

А «Фауст»? Какой это мог бы быть прекрасный сюжет для нравоучительного рассказа о том, как «грехи приводят к дьяволу» и как надо заботиться о спасении души! Гёте же все изобразил фальшиво. У него Фауст «смеет сомневаться в боге и мире», а «глупая Грета должна его любить, вместо того чтоб совесть в нем пробудить» и напомнить о Страшном суде и кознях дьявола.

Послушайте только, как Фауст написан, –
Он ложью и фальшью поэта пронизан!

Был Фауст греховен и жил, как неряха,

В азарте не ведая божьего страха.

И не помышлял он о помощи свыше,

О том, что позорная смерть его ищет.

Поэтому, с ужасом в сердце не сладив,

Ждал муки отчаянья в огненном аде.

Тогда он подумал о Смерти и Жизни,

О Знанье и Гибели в злом катаклизме.

Об этом наплел и слова он и числа,

И все они с темно-мистическим смыслом.

Украсить бы автору все, что коряво,

И мысль провести: за грехом рыщет дьявол.

А тем, кто спасения ищет в кредите,

Сказать бы: спасенье души соблюдите!

Вот Шиллер – это другое дело! «В его сочинениях есть идея», но стал бы он много сноснее, если б «библию больше читал».

Величие Гёте оскорбляет самодовольных «карликов» типа Пусткухена, их благочестие уязвлено, и они не прочь были бы «укоротить» Гёте хотя бы на голову!

Критика убогого домостроевского мира пусткухенов означала и критику всей религиозно-поэтической ортодоксии, которая взращивала подобных субъектов, а это с неизбежностью вело к тому, что под сомнение ставилась и сама религия.

Объявляя в эпиграммах 1837 года настоящую войну воинствующей тупости духовенства, Маркс тем самым объявил войну и самому «холодному божеству» – этому верховному ханже и высочайшему деспоту.

Разрыв с мещанским, филистерским мировоззрением не мог быть полным без окончательного разрыва с религией. В свою очередь, последовательная и беспощадная критика религии невозможна была с идеалистических позиций, она упиралась также в критику действительности. Такова была неизбежная логика того пути, на который вступил Карл Маркс.

В конце 30-х годов его внимание, как и внимание его ближайших друзей-младогегельянцев из «Докторского клуба», обращено главным образом на критику религии. Начало философскому наступлению на религию положила книга Давида Штрауса «Жизнь Иисуса», вышедшая в 1835 году, в которой отрицалась «божественная непогрешимость» евангелия. Бруно Бауэр – близкий товарищ Маркса по «Докторскому клубу» – пошел еще дальше и утверждал, что во всех четырех евангелиях нет ни единого атома исторической правды.

В это же время Людвиг Фейербах статьями в «Галлеском ежегоднике» начал критику гегелевского тезиса о единстве религии и философии с позиций, которые вскоре привели его к материализму.

Другой старший товарищ Маркса, Фридрих Кёппен, ратовал за восстановление в правах традиций французского и немецкого просвещения XVIII века. Памфлет 1840 года Кёппен посвятил «своему другу Карлу Генриху Марксу из Трира».