В узкие окна, под потолком уже заглядывают лучи садящегося солнца. Не смотря на усталость никак не получается уснуть.
В помещении царит уже ставшая привычной вонь. Я не успел еще проветриться от предыдущей порции как получил новую. Теперь я знаю, что так пахнут тюрьмы.
Даже не пытаюсь анализировать события уходящего дня. Это бессмысленно. Нереальность анализу не подлежит. Стеклянный город, средневековый быт обитателей, солдаты в черных доспехах, интригующая девушка со шрамом… Сплошная нереальность. Наверное, нечто подобное я смог бы придумать, находясь в утренней депрессии после вчерашнего гудежа. Ха! Сто процентное попадание. Может я вчера что-то не то съел и выпил и теперь кайфую под капельницей в ближайшей больничке. А завтра наступит привычное завтра – скучные лица медиков и вертлявые задницы молоденьких медсестричек. Потом в палату припрется босс и устроит мозгосверление по поводу злоупотребления и чревоугодия. Вслед за ним, естественно выдержав положенную для распесочивания паузу, сквозь приоткрытую дверь просочатся сотрудники. Дружески похлопает по плечу Тимоха. Чмокнет в щечку Лиля. Пожелает чего-то непонятного и заумного Прыщ и подарит диск со свежей игрой, которая дома отправится на пыльную полку к десятку подобных. Ну, никогда он не запомнит – не геймер я не геймер, и его вожделенный комп для меня ничуть не круче телевизора. Но вслух я лишь поблагодарю за подарок и пообещаю ближайшую ночь злостно порубаться с орками или демонами, в зависимости от картинки на диске. А потом мы все вместе будем дружно смеяться над моими кошмарами, и вспоминать подробности вчерашней вечеринки. Пусть будет так!
Уже почти уснув, я осознаю наибольшую нереальность – подобный город невозможно создать даже при наших развитых технологиях. Куда уж этим примитивам с алебардами и арбалетами… Может гипотеза Прыща насчет бомбы не так уж глупа…
Согреваемый мыслью о нереальности происходящего я уснул.
–
Ильич как в воду смотрел. Силы нам точно понадобятся.
За спиной захлопнулась дверь, отрезая путь к отступлению. Почему-то вспомнился один из многочисленных лозунгов второй мировой – «ни шагу назад». Очень подходит к нынешней ситуации. Даже если очень захотеть «назад» никак не получится. А хочется с каждой секундой все больше и больше. Разве что крылья отрастить.
– Чому я не сокил, чому не литаю, – фальшиво промычал я под нос. – А жить то хочется ребята… И чем дальше тем больше.
– Приехали, – сглотнул Прыщ, осматривая заполненные зрителями трибуны нависшие над нами. – Остановка амфитеатр. Конечная. Трамвай дальше не идет. Скот подан и готов к публичному расчленению на бойне. Димыч, вот что-то там поешь для храбрости, а нас сейчас убивать будут.
– Опять? – Пронзенный тысячами взглядов я невольно почувствовал себя провинциальным актеришкой, этаким Донкихотом кацапетовского клюба, попавшим на большую сцену. Вспыхнули юпитеры. Копошатся в яме музыканты, шелестя нотами батальных арий для начала и похоронных маршей к финалу. Замерли в ожидании действия зрители. Ерзают в креслах критики, готовясь в пух и прах разнести наше выступление, мол, померли аматоры бездарно, не смогли даже уйти красиво. В общем, бездарность редкостная, туда им и дорога. Аминь! Закапывайте, а то выпить пора.
– Они хотят, чтобы мы выступали? – поинтересовался Тимоха, глядя на бушующую в ожидании представления публику. – Серьезно?
– Ага, танцевать будем, – нервно хихикнул Прыщ и поежился от утренней прохлады. – Танец маленьких дохлых лебедей. Тем, кто будет громче всех аплодировать – приз – честь первыми ощипать тушки… перышки на сувениры… Как у павлинов.
– Причем здесь павлины? – уставился на него Тимоха. – Что-то я не понимаю, о чем ты говоришь. То лебеди то павлины. Аллегория?
– Тимоха, ты в зоопарке хоть раз был?
– Конечно. Три, нет четыре… нет, все-таки три раза меня мама водила. Там вату сахарную у входа продавали. Вкусная. И обезьяны такие смешные. Особенно те, которые с красными попками.
– Бабуины, – улыбнулся Ильич, хотя ситуация никак не располагала к веселью.
– Да точно, бабуины. Спасибо Ильич. Они были такие смешные. Я так смеялся, что даже уронил свою вату. И один этот, как его…
– Бабуин.
– Да точно, спасибо, протянул руку сквозь решетку, схватил ее и слопал. Я так плакал. Теперь я ненавижу бабуинов. Но причем лебеди и павлины?
– Теперь даже и не знаю что сказать. – Прыщ с деланным состраданием посмотрел на Тимоху, потом вздохнул и продолжил: – У входа в зоопарк в ларьках всегда продавали перья павлина как сувениры. Но никто из покупателей, ни разу не спросил, как птица расстается со своим украшением… Ладно, проехали
– А если серьезно? – спросил Тимоха. – Кажется, я чего-то не понимаю. Зачем здесь собралось так много людей?
– Колизей, – восхищенно сказала Лиля. После отдыха она выглядит куда лучше. – Арена смерти и славы гладиаторов.
– То есть нас, – дополнил я, с трудом перекрикивая рев возбужденных зрителей и пристально посмотрел на босса. – Я думаю, Ильич про это может много рассказать. Мне так кажется!