Путь Грифона

– Успокойтесь, граждане. Это скользящий пробирер, – наконец-то разъясняла хорошо одетая дама из числа постоянных посетительниц Торгсина.

– Ничего не значит. Пусть стоит на общих основаниях, – не желая примириться, возражала ей другая женщина.

– А вам ещё раз объясняю, – спокойно продолжила женщина интеллигентного вида, – товарищ сдаёт не своё золото, а золото, которое сам принял у населения.

Соткин между тем уже выходил из двери рядом с окошечком контролёра. Без «собачки», но с оставшейся квитанцией и в сопровождении самого контролёра. Всеобщее раздражение от длительного стояния в очереди было готово опять обрушиться на Александра Александровича с новой силой, но ловкий Соткин опередил события:

– Граждане женщины, товарищи мужики, вы почему в двух очередях сразу стоите? – строго поинтересовался он. – Вас, наверное, на улицу нужно выгонять, чтоб вы порядок соблюдали.

Дело было сделано. Очередь точно сразу забыла о нём и принялась заново выяснять, кто за кем и в какой очереди стоит. А Александр Александрович уже шагал к третьему окошечку с надписью «Касса». Здесь сопровождавший его контролёр под расписку сдал полученную от Соткина последнюю, третью, копию квитанции о сдаче ценностей, а Соткин получил долгожданные денежные средства.

Первоначально это были боны, затем товарные ордера, их ещё называли «тоты», а теперь после многочисленных случаев подделки того и другого это была пометка в именной товарной книжке, именуемой «заборной». От слова «забрать». С этой заборной книжкой, состоящей из отрывных талонов, можно было наконец отправиться к прилавкам и совершить покупки. После чего уже кассир магазина срезал талоны на сумму приобретённых покупок.

Но и этим дело не заканчивалось. Ещё один контролёр должен был сверить ассортимент приобретённых товаров с выписанным продавцом чеком и проверить правильность заполнения «заборной книжки». И за всей этой многоступенчатой процедурой бдительно наблюдал сотрудник уголовного розыска. Иногда внедрённый в число работников приёмки, иногда прикреплённый к пункту на какое-то короткое время. Ещё существовала и вовсе секретная часть, которая передавала сведения о покупателях в экономический отдел ОГПУ-НКВД. Перевозку золота с периферии в центр осуществлял фельдъегерский корпус ОГПУ-НКВД.

– Морока, – сказал Соткин Суровцеву, когда они через десять минут встретились на берегу Томи у пристани.

Они оказались почти одинаково одеты. Оба в армейских бриджах, заправленных в качественные, из отличной кожи сапоги. Оба в темных пиджаках поверх светлых рубашек и при кепках, получивших название «восьмиклинка» из-за того, что верх кепи был скроен из восьми клиньев материи.

– Спасибо, Саша, – принимая чемодан, поблагодарил Сергей Георгиевич.

Чемодан, который силач Соткин нёс с лёгкостью, оказался очень тяжёлым.

– Надоело мне это всё хуже горькой редьки, – присев на речном откосе и закурив папиросу, признался Соткин, глядя на недавно освободившуюся ото льда реку.

– Я тебе сколько раз говорил, уходи за кордон, – сказал ему Суровцев.

– Не могу. Да и куда я пойду? Только что в Америку сбежать. На Финляндию я в девятнадцатом году посмотрел. Чего ждать в Европе, мне понятно. В Китай? Поговорил с приехавшими оттуда да на китайцев посмотрел, из которых здесь дивизию формировали, – ещё хуже тоска одолела.

Под «приехавшими оттуда» Александр Александрович подразумевал бывших советских служащих КВЖД, вернувшихся на родину и сразу же высланных в Томск как лица неблагонадёжные. Кстати, они первоначально стали одними из первых, кто понёс в Торгсин валюту и личные сбережения. Китайская же дивизия была сформирована в Томске из китайцев, которых после Гражданской войны было в России столько, что их хватило на несколько крупных военных соединений. Эти воинские соединения вступили в гражданскую войну в Китае на стороне Чан Кайши, главным военным советником у которого был легендарный Василий Блюхер. И, что любопытно, плечом к плечу с китайскими революционерами воевали бывшие белогвардейцы. И что уж совсем не укладывалось в голове – военные советники РККА, находящиеся в тех же рядах, носили белогвардейские погоны. Чтобы не отличаться от других русских. Но это уже другая история.

– А чего сам, по совести говоря, не сдёрнешь отсюда? – спросил Соткин. – Или та же любовная рана свербит?

Прежде Соткин никогда даже не коснулся бы этой темы, но нынешнее одинаково равное, и в сущности бесправное, положение их уравняло. Суровцев, со своей стороны, тоже изменился. Поинтересуйся Соткин прежде его «любовной раной», и он нашёлся бы, что сказать ему в ответ. Теперь же не было ни желания, ни сил говорить на эту тему.