Путь Грифона

Как казус и исключение можно рассматривать историю с цыганами, высланными пятью эшелонами со скарбом, и даже с лошадьми, из Подмосковья. Сначала в Томск, затем на север. Одна тысяча восемь семей. Высланные в июле, в августе они пропали неизвестно куда и в каком направлении. Попросту говоря, сбежали. Вот уж кому действительно были побоку все революции вместе с коллективизацией с индустриализацией. Так получилось, что и репрессии. Руководство, как говорится, плюнуло и постаралось забыть о вечных кочевниках, как о дурном сне.

Зато не могло забыть других… Примерно в эти дни, когда бывшие белогвардейцы на сытый желудок рассуждали о дате грядущих чисток, русский поэт Николай Клюев, которому заменили тюремный срок на административную ссылку в Колпашево, писал с томского севера в Москву: «Я сослан в Нарым, в посёлок Колпашев на верную и мучительную смерть. Она, дырявая и свирепая, стоит уже за моими плечами… Четыре месяца тюрьмы и этапов, только по отрывному календарю скоро проходящих и лёгких, обглодали меня до костей…

Посёлок Колпашев – это бугор глины, усеянный почерневшими от бед и непогодий избами, дотуга набитыми ссыльными. Есть нечего, продуктов нет, или они до смешного дороги. У меня никаких средств к жизни, милостыню же здесь подавать некому, ибо все одинаково рыщут, как волки, в погоне за жраньём… Здесь мне суждено провести пять звериных тёмных лет без любимой и освежающей душу природы, без привета и дорогих людей, дыша парами преступлений и ненависти… Рубище, ужасающие видения страдания и смерти человеческой здесь никого не трогают. Всё это – дело бытовое и слишком обычное. Я желал бы быть самым презренным существом среди тварей, чем ссыльные в Колпашеве… Но больше всего пугают меня люди, какие-то полупсы, люто голодные, безблагодатные и сумасшедшие от несчастий. Каким боком прилепиться к этим человекообразным, чтобы не погибнуть? Но гибель неизбежна».

– Как, кстати, твои немтыри поживают? – нарушил затянувшееся молчание Соткин. – Не жалко бросать?

– Жалко, – кивнул Суровцев, вспоминая о своём недавнем увольнении из артели глухонемых. – Но ты, Саша, прав, рано или поздно и среди глухонемых достанут. Спасибо за предложение работать с тобой, но в геологической экспедиции мне найдётся занятие и более привычное, и не в пример знакомое. Картографию и минералогию с палеонтологией я ещё в академии изучал. А к коммерции у меня решительно способностей нет. Да и порознь больше шансов, чтобы хоть один из нас остался в живых.

Александр Александрович говорил правду. Его, Соткина, постоянное передвижение по томскому северу и работа Суровцева среди необычных людей на какое-то время избавили их от опеки требовательного начальства и от доносов бдительных сослуживцев. Но Сергей Георгиевич тоже отлично понимал, что продолжаться так долго не может. Потому и принял решение сменить место работы. Производственную артель на «Сибирский геологический комитет»… Сокращённо «Геолком». Для Томска эти годы оказались очень богаты на научные экспедиции, основу которых составляли учёные университета и томских институтов. Те учёные, чья деятельность позволяла вырваться из стен тесного кабинета или из узкого пространства лаборатории и чьё происхождение считалось теперь порочным и классово чуждым, охотно пользовались тем, что новая власть взяла курс на коллективизацию и индустриализацию. Так буквально не разделял ссылки и экспедиции, почвоведение и геологию выпускник Московского университета Ростислав Сергеевич Ильин. Что вылилось в научный труд «Происхождение лёссов», получивший признание уже после смерти учёного.

Из года в год зимовал на Крайнем Севере первооткрыватель норильского никеля и основатель заполярного города выпускник Томского университета Николай Николаевич Урванцев. И даже заслуженный учёный с мировым именем, профессор Томского медицинского института Михаил Георгиевич Курлов вместе с сыном Вячеславом, тоже доктором и преподавателем медицинского института, каждое лето отправлялся «в поле» в поисках целебных трав, минеральных источников и озёр с живительной водой, коими испокон веков была богата Сибирь. Чем инспирировал создание целого института, до сегодняшних дней изучающего вопросы курортологии.

Интересы томских учёных не ограничивались только Сибирью. Бывали и на Урале, и в Казахстане, и в Узбекистане. Кстати говоря, однажды в Средней Азии Курлов-младший попал в плен к басмачам, которые целый год держали его у себя как врача. А ещё каждое лето из научного центра Сибири расходились во всех направлениях бесчисленные большие и маленькие подпартии разведочного и поискового профиля. Но и такое положение не могло просуществовать долго. Что до замечательной артели, то и последний день работы в ней, как когда-то и день первый, опять оказался для Сергея Георгиевича связан с безумно любимой когда-то женщиной.