Путь игрушки (СИ)

Идеальная, гладкая, как лепесток розы, кожа. Белая, цвета топленых сливок. Тем контрастней она смотрелась с волосами девушки - рыжими, словно в них живет скрытое пламя. Пухлые, нетронутые помадой губы, они были очаровательно приоткрыты, когда рыжая смотрела на него. Но самым удивительным были глаза девушки: огромные, настороженные, как у олененка, с таким же изумительным разрезом.

Стоило рыжей отвернуться, тряхнув рыжим хвостиком, поток эмоций исчез. Словно померещился Эраму. А потом вдруг отчаянно захотелось снова заглянуть в глаза незнакомки, чтобы узнать, какого они цвета.

Демон выругался.

Это что сейчас было? Это были эмоции… свежие, ни на что не похожие… и… Нету? Словно ему перерезали канал к ним?! Как такое вообще возможно?

Эрам потряс головой, как пес, что только вылез из воды. Он сомневался, что его собственные мысли, только что, принадлежали ему. Ему интересно знать, какого цвета глаза у рыжей человечки? Смешнее ничего не придумать.

…Конечно же, интересны ее сиськи, ноги, задница. Насколько гладкая и шелковистая наощупь ее кожа… Он поискал человечку взглядом и чуть не зарычал от досады. Хрупкую фигурку в алом оттеснила толпа джиннов.

Эрам привстал. Красный атлас мелькнул между широкими спинами парней. Почему эти южные всегда в черном, но обувь белая, а еще максимальное количество золота? Мужики, а выглядят расфуфыренными елками… Вот между плечистыми джиннами мелькнуло обнаженное плечико. Нежно-розовое, гладкое, так и захотелось провести по нему языком, попробовать рыжую на вкус. Она обернулась вполоборота, и в поле зрения Эрама попала ее грудь. Высокая и пышная, несмотря на то, что сама девчонка была стройной, даже хрупкой, с тонкими руками и длинными ногами, прорисовывающимися под алым платьем.

Демон внутри довольно зарычал и Эрам не сразу понял, что снова ощущает эмоции рыжей. Страх, даже ужас, безысходность, а еще что-то, что, если бы вибрировало словом, звучало бы как «помоги».

Эрам де Вуд спустился с возвышения вип-ложи и, врезаясь, как ледоход, в танцующую толпу, направился к рыжей.

Чем ближе он подходил, тем новые, ни с чем не сравнимые эмоции захлестывали его с головой.

Был в них и пряный страх, и щемящая сердце безысходность, и высокомерие, свежее, как морской бриз, нежная мелодия отчаяния, напоминающая прибой, но самой вкусной ноткой, тем, чего никак не мог понять и объяснить себе демон, самой желанной, терпкой, манящей была надежда. Надежда на кого-то большого, сильного, всемогущего, кто придет и решит все проблемы, оградит от враждебного мира, защитит…

Что-то неведомое, неизведанное прежде происходило с инкубом, отчего он чувствовал себя пьяным, а внутренняя сущность с рёвом кидалась на хрупкие ментальные границы. Опьянённое новыми эмоциями чудовище изо всех сил рвалось наружу, готовое растерзать весь этот зал, всех танцующих, клоунов, что скачут с микрофонами по сцене, лишь бы вслед за такой ни на что непохожей просьбой о защите водопадом хлынула благодарность. Ему одному.

Отчаянно хотелось чувствовать себя в глазах рыжей героем из древних песен.

Вместе с тем, выхватывая взглядом между мускулистыми спинами и руками джиннов то высокую и пышную грудь, то манящий изгиб бедра, то рыжие локоны, собранные в хвост, инкуб ощущал, как его демоническая сущность стремится захватить контроль, вырваться на свободу.

В особенности внутреннее огненное чудовище манили волосы человечки, мелькающие за мускулистыми спинами джиннов. Хотелось распустить их по плечам, посмотреть, как засияют на белой коже. Казалось, они таят в себе пламя, что так и просит выпустить его на свободу, позволить свободно течь, окутать хрупкую фигурку огненным покрывалом… Поджечь все вокруг…

Приближаясь к толпе джиннов, скрывших от высшего демона объект его интереса, инкуб снова и снова представлял, как рыжая смотрелась бы на любимой сцене… в самом развратном белье… в чулках… с бесстыдно разведенными в стороны ногами, бросающая на него, полные мольбы и скрытого призыва, взгляды… Нежная и бесстыжая…

Они взялись, словно из ниоткуда. Те самые, что были тогда на вокзале. Привлекательные, даже красивые какой-то дикой, первобытной красотой, накачанные, наглые, уверенные в своей безнаказанности.

- Какие люди.

Тот, которого другие называли Дэенисом, приблизился к Мишель почти вплотную и криво ухмыльнулся. От джинна ощутимо разило спиртным, а взгляд был таким изучающе-раздевательным, что Мишель передернуло от отвращения.

- Мне показалось, крошка, в прошлый раз между нами возникло некоторое недопонимание, которое неплохо бы разрешить, - продолжал джинн, и Мишель вдруг поняла, что он боится.

Боится того, что она могла увидеть, прикоснувшись к его часам. К слову, он сменил их на другие. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, куда менее дорогие и пафосные, но джинн словно не хотел рисковать. Мишель поняла, что он и надрался чуть не до умопомрачения только для того, чтобы «разрешить недопонимание между ними».