Путь искупления

– Тогда верни меня обратно на работу.

– А ты и вправду считаешь, что тебе это пойдет на пользу?

Элизабет отвернулась, поскольку вопрос угодил слишком близко к цели.

– Работа – это то, что получается у меня лучше всего.

– Я не буду восстанавливать тебя в должности, пока все это должным образом не утрясется.

Она рухнула в кресло.

– И сколько же это еще займет?

– Не те вопросы задаешь, Лиз.

Элизабет уставилась на собственное отражение в оконном стекле. Исхудала. На голове просто птичье гнездо.

– А какие надо?

– Серьезно? – Дайер воздел руки. – Ты вообще помнишь, когда в последний раз хоть что-нибудь ела?

– Это не существенно.

– Ну а спала когда в последний раз?

– Ладно. Хорошо. Признаю, что последние несколько дней были… несколько сложными.

– Сложными? Господи, Лиз, да у тебя такие круги под глазами, будто их специально нарисовали! Тебя вечно нет дома, это тебе любой из наших скажет. На звонки не отвечаешь. Только и делаешь, что катаешься взад-вперед на этой своей раздолбанной тачке…

– Вообще-то это «Мустанг» шестьдесят седьмого года.

– Не уверен, что на нем вообще можно выезжать на дороги общественного пользования. – Дайер склонился вперед, сцепив пальцы. – Эти копы из штата постоянно про тебя спрашивают, и становится все трудней и трудней отвечать, что ты в нормальной форме. Неделю назад я использовал бы слова вроде «рассудительная», «способная» и «сдержанная». А теперь даже и не знаю, что сказать. Ты стала дерганой, мрачной и непредсказуемой. Слишком много пьешь, опять закурила, после… как там, десяти лет завязки? Не хочешь общаться с психологом или своими коллегами. – Он указал ладонью на ее всклокоченные волосы и бледное лицо. – Да ты сейчас больше похожа на подростка, который под го́та косит, просто тень одна осталась…

– А мы не можем обсудить что-нибудь другое?

– По-моему, ты врешь насчет того, что произошло в подвале. Ну как, годится в качестве «чего-нибудь другого»?

Элизабет отвернулась.

– Твое время вышло, Лиз. Полиция штата на это не купилась, и я тоже. Девчонка путается в деталях, что заставляет меня думать, что она тоже врет. Из твоей версии выпадает целый час времени. Ты полностью разрядила свой ствол.

– Если мы уже закончили…

– Нет, не закончили! – Дайер с недовольным видом откинулся в кресле. – Я звонил твоему отцу.

– О! – В этом восклицании прозвучала целая гамма смыслов. – Ну и как там преподобный Блэк?

– Говорит, что трещины в тебе столь глубоки, что даже свет самого Господа не способен достигнуть дна.

– Гм, ну что ж, – она отвернулась, – мой отец никогда за словом в карман не лез.

– Он хороший человек, Лиз. Позволь ему помочь тебе.

– То, что ты дважды в год посещаешь службы моего отца, не дает тебе права обсуждать с ним мою личную жизнь! Я не хочу его вмешивать, и мне не нужна помощь.

– Нет уж, ошибаешься. – Дайер положил руки перед собой на стол. – Вот это-то больше всего и печалит. Ты один из лучших копов, которых я когда-либо встречал, но при этом ты еще и ходячая катастрофа, каких свет не видывал! Все валишься и валишься под откос, словно поезд в замедленной съемке… Никто из нас не может от этого просто отвернуться. Мы хотим помочь тебе. Позволь нам тебе помочь.

– Так можно мне получить свой значок назад, или как?

– Выкладывай все как на духу, Лиз. Выкладывай как на духу, иначе эти копы из штата сожрут тебя живьем.

Элизабет встала.

– Я знаю, что делаю.

Дайер тоже поднялся и заговорил, когда она уже потянулась рукой к двери.

– Сегодня ты проезжала мимо тюрьмы.

Рука ее замерла на дверной ручке. Когда она обернулась, голос ее звучал холодно. Ему хотелось поговорить про завтрашний день и про тюрьму. Ну конечно, хотелось! В точности, как Бекетту. Как любому копу в управлении.

– За мной что, следили?

– Нет.

– Кто меня видел?

– Неважно. Ты поняла, о чем я.

– Давай сделаем вид, что я не умею читать мысли.

– Я не хочу, чтобы ты даже близко подходила к Эдриену Уоллу.

– Какому еще Эдриену?

– И не надо делать из меня придурка! Ему одобрили условно-досрочное. Завтра он выходит.

– Не пойму, о чем это ты, – сказала Элизабет.

Но все-то она понимала, и оба они прекрасно это знали.

3

Парадокс жизни за тюремными стенами заключается в том, что любой день может кончиться кровью, а каждое утро ухитряешься начать в точности с одного и того же. Человек просыпается и на протяжении двух ударов сердца еще не знает, где он или чем прямо сейчас окажется. Эти несколько секунд – настоящее волшебство, теплый проблеск перед тем, как реальность пройдется своими ногами по его груди, ведя за собой черного пса воспоминаний. И это утро тоже ничем не отличалось от любого другого: время поначалу ненадолго застыло, а потом разом вернулась память обо всех тех вещах, что пришли с тринадцатью годами в камере. Подобные моменты для большинства людей и без того достаточно плохи.

Для копа они еще хуже.

А уж для такого копа, как Эдриен, и вовсе невыносимы.