Путь истинной любви (ЛП)

Я останавливаюсь в проходе, освещая темноту душного пространства. Стены ее комнаты

окрашены в ярко-оранжевый от дюжины зажженных маленьких свечек, расположенных

повсюду. Зачинщик огня сидит в позе лотоса в центре своей кровати, с раскрытыми

ладонями на коленях, соединив кончики среднего и большого пальца.

– Ммммммммм, – глаза Пенелопы закрыты, лицо ничего не выражает.

Достаточное количество свечей, чтобы спалить весь дом дотла, покрывают каждую

устойчивую поверхность в ее комнате. Я с легкостью насчитываю ряд из двадцати свечей

на ее комоде прямо перед магнитофоном, еще десять стоят на подоконнике, семь штук

горят на прикроватной тумбочке и еще три мерцают на книгах по Английскому языку

позади кучи одежды.

– Что, черт подери, ты здесь устроила? – спрашиваю я, закрывая за собой дверь. И прежде

чем заживо сгореть, задуваю свечи и широко открываю окно спальни, чтобы пустить

немного свежего воздуха.

– Эй! – восклицает она, падая на спину. – Я была так близка в этот раз. Ты должен

уважать умерших, Диллон.

Размахивая фиолетовой подушкой над детектором дыма, чтобы он не разразился сиреной

тревоги, прежде чем уйдет весь дым, я переспрашиваю:

– Близка к чему?

– К вызову духа Курта Кобейна. Я хочу, чтобы он использовал мой голос для того, чтобы

поговорить со своими фанатами еще раз.

Отбросив подушку в угол комнаты, я усаживаюсь на край кровати, удовлетворенный тем,

что только что спас целый квартал от смерти через сожжение.

Одетая в футболку с изображением старой музыкальной группы и в пластиковых бусах на

шее, Пен держит рядом, несколько альбомов с роком и эта музыка медленно играет на

заднем фоне.

– Не стоит жечь так много свечей или предлагать свое тело в качестве сосуда для давно

ушедших из жизни музыкантов, – говорю я.

– Он бы не умер, если бы его не убила собственная жена, – Пен поднимает на меня свои

разочарованные карие глаза.

– Разве он не сам себя застрелил? – спрашиваю я.

Пен отмахивается от меня.

– Ты принес плохие известия?

Я киваю и говорю:

– Мой папа сказал, чтобы нам не стоит... ну ты поняла... делать этого.

Юный маг выпрямляется, и ее длинные волнистые волосы спадают на хрупкие плечи.

Крестик висит достаточно низко и достает до груди. Прошло три дня с тех пор, как она

предложила расстаться с девственностью друг друга. С тех пор, мысли о девушке, которая

часто плачет без причины, вторгаются в мою голову совершенно с новой стороны.

Я вспоминаю форму ее губ и насколько верхняя губа пухлее нижней. Вокруг груди она

усыпана мелкими веснушками, а некоторые собрались в форме кристаллов прямо под

впадинкой на шее. Длинные ресницы достают почти до ее нежных щек, когда она

опускает глаза, и мне так нравится ее манера говорить уголком рта.

Когда мы целуемся, я еще сильнее ощущаю как ее «девичье развитие» мягко упирается в

мое тело и как пальцы нежно порхают по моей шее.

На следующий день за обедом, Пен взяла мою руку и под столом положила ее на свое

оголенное бедро. Я был настолько напуган, чтобы сделать хоть что-либо и мой страх был

единственной вещью, которая удержала меня от того что я хотел сделать – провести

открытой ладонью вверх и вниз по бедру.

– Что они вообще знают? – говорит она, проводя тыльной стороной ладони по лбу. Ее

футболка приподнимается, когда она вытягивает вверх руку.

В глубине живота прыгает нервный комочек. На секунду я закрываю глаза, прогоняя

прочь мысли о голом пупке и желтых трусиках, торчащих из-под джинсовых шорт.

– Он как бы доктор, – говорю я, сглатывая с трудом.

–Но, он ничего не знает о нас, – легко отвечает она, прикладывая свой подбородок на мое

плечо. Пенелопа смотрит на меня из-под своих темных ресниц.

Близость этой девушки заставляет потеть мои ладони, и у меня снова учащается

сердцебиение.

– Мы же любим друг друга, так? – шепчет она.

Для меня совсем ничего не значило это слово, которое упомянул отец, прежде чем я

выскочил из кабинета; но слыша слово «любовь» из уст Пенелопы, сразу проясняется

многое.

Я люблю ее с поры пузырей от жевательной резинки и фургона для переезда.

Я люблю ее, и за очки в красной оправе в форме сердец.

Я люблю ее и за то, как она выглядит, паря на руле моего велосипеда.

Я люблю ее.

***

– Что происходит с Пенелопой? – спрашивает Герберт, кивая головой в сторону

печального Нечто под деревом в школьном саду.

Пен сидит, спрятав свое лицо между колен, которые она притянула к груди. Я знал, что

сегодня будет достаточно проблемный день, когда вытащил ее утром из постели и увидел

темные круги под глазами, и слезы, которые катились по ее бледным щекам. Но все еще

более ухудшилось в течение дня.

Спрятавшись под стеклами голубого цвета, она невидима; а мир все видит. Она ни с кем

не разговаривает, кроме меня, и когда я пришел чтобы забрать ее с урока перед обедом,

она спала, положив голову на стол.

– Да ничего с ней не происходит, – резко отвечаю я. Мои друзья не знают. Им не нужно

знать дважды два, чтобы понимать, что с Пен что-то происходит.