Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

«Скит построен в самом лесу, очень близко, впрочем, от монастыря, всего в минутах в десяти ходьбы. К нему идет убитая щебнем дорожка в тени великолепных деревьев. Главная дорожка случайно или по верному художественному чувству распорядителей идет не совсем прямо, а чуть заметно уклоняясь в сторону; от этого скит долго не виден, но потом вдруг из чащи предстают вам скитские ворота. Они имеют вид как бы небольшого храма, розового цвета, с одною белою главой наверху. Самый выбор этих цветов чрезвычайно удачен. Это так “тепло” и красиво – и летом в густой зелени леса, и зимой в снегу, из которого поднимаются суровые ели и сосны с их огромными, снизу грубочешуйчатыми, а наверху нежно-планшевы-ми мачтовыми стволами, – описывал скит К. Н. Леонтьев. – По обеим сторонам дверей, под этими воротами на стене изображены почти все главные подвижники и учители монашества: Антоний Великий, Нил Сорский, Исаак Сирин и другие… Внутри, со стороны скита, на этих розовых, как бы мирно-радостных и приветливых воротах изображена икона Знамения Божией Матери (этот образ имелся в Предтеченском храме скита и особенно почитался иноками). Под иконой есть подпись: “Все упование мое на Тебя возлагаю, Матерь Божия! Сохрани меня под кровом Твоим!”. Кто, войдя в ворота скита, обернется, тот непременно прочтет эту подпись, и она на многих действует с особенною силой» (83, с. 177).

В 1860-80-е годы люди тянулись к старцу Амвросию (Гренкову, 1812–1891). Его путь в монашество был никак не рассудочный. Окончив с отличием семинарию, он стал служить учителем в духовном училище. Как-то тяжело заболел, надежды на выздоровление почти не было, и он дал обет в случае выздоровления пойти в монастырь, но не пошел. По словам самого старца, «жался, не решался сразу покончить с миром». Летом 1839 года по дороге в Троицкую Лавру Александр Гренков со своим другом заехал к старцу Илариону в Троеруково. Умудренный монах сказал Гренкову: «Иди в Оптину, ты там нужен», а другу посоветовал пока пожить в миру. Пометавшись несколько дней, молодой учитель тайно ото всех сбежал в Оптину.

В 1842 году Александр был пострижен в монашество, в 1845 году был рукоположен в сан иеромонаха. После смерти опекавшего его старца Леонида несколько лет он был келейником старца Макария, помогал в составлении ответов на письма, а потом и вовсе стал сам составлять ответы, которые отец Макарий лишь подписывал. В эти годы проявились не только знания кандидата богословия, изучившего французский, греческий, древнееврейский языки, историю и литературу, но и дар человековедения. После кончины старца он естественно занял его место духовника обители. Между тем после тяжелой болезни в 1846 году он был признан инвалидом, не мог совершать церковных служб и был выведен за штат. И все же он трудился почти целый день.

Каждый день с раннего утра возле крыльца его «хибарки», выстроенной у ворот в скит (чтобы можно было принимать женщин), выстраивалась толпа самых разных людей. Келейник вводил их к старцу, а то и сам он выходил на крыльцо, оглядывая богомольцев. Его лицо было лицом настоящего русского крестьянина, с белой бородой и умными глазами, взгляд которых проникал глубоко в человеческое сердце. Он неизменно был скромен и благодушен. В его речах посетители обнаруживали изумительно богатый опыт, знание жизни и людей.

Из поучений преподобного Амвросия: «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем “мое почтение”.

Уныние от тщеславия и от диавола. Уныние бывает от тщеславия, когда не по-нашему делается, другие толкуют о нас не так, как бы нам хотелось, а также от непосильного рвения – трудов, понуждения.

Древних христиан враг искушал мучениями, а нынешних – болезнями и помыслами.

Господь в Гефсиманском саду плакал о том, что знал: не многие воспользуются Его крестными страданиями, но многие по злой воле уклонятся от спасения».

Каждый вопрос и каждую просьбу старец рассматривал с одинаковой серьезностью и вниманием, не жалея сил и времени на просителей. А между тем он был очень тяжко болен, после 1868 года уже не мог ходить в церковь и причащался в келье; он ел только протертую пищу, и в количестве, какого хватало трехлетнему ребенку.

Преподобный Амвросий Оптинский

Необъяснимо здравым смыслом, как в таком состоянии он мог принимать десятки мирян и монахов (приходивших на исповедание помыслов) и отвечать на десятки писем. Болезнь оказала большое влияние на его жизнь и взгляды. Благодаря ей он получил особую прозорливость. «В монастыре полезно быть немного больным, – не раз говорил он позже. – Монаху не следует серьезно лечиться, а нужно только подлечиваться».