Путь из варяг в греки. Тысячелетняя загадка истории

Единственный вид рукояток, получивший широкое распространение — тип III. Вот такие мечи нашли по всем, практически, водным путям Древней Руси (смотри границы её на карте, обозначенные линией точек). Но это, как мы помним, уже середина X — начало XI веков. То есть время, когда скандинавские наёмники привлекаются в дружины русских князей! И, конечно, вместе с ними плавают везде. Больше того, как вполне справедливо замечает Лебедев, «принесённая варягами мода на роскошное оружие утвердилась как культурная норма в дружинной среде и русские дружинники киевских князи разнесли её по всей территории Древней Руси»[183]. То есть наличие где-то таких мечей может совершенно не свидетельствовать о скандинавском происхождении их обладателей. Заметим, как, впрочем, и о скандинавском происхождении рукоятей (вспомним коваля Людоту)!

к. Чем южнее, тем хуже

До сих пор мы, говоря о захоронениях на Руси, касались преимущественно сожжений в ладье. Потому что, когда речь идёт о Северной Руси, именно их сторонники норманнского освоения русских просторов считают главным маркером скандинавства.

Но, между прочим: на юге Руси захоронений в ладье-то как раз и нет. Там главным признаком норманнского происхождения почему-то признаются трупоположения в срубных гробницах.

Зачин в этом сделан был Клейном, Лебедевым и Назаренко в сборнике «Исторические связи Скандинавии и России» [184]. По мнению авторов, даже те скудные сведения, которыми обладала археологическая наука на тот период, позволяли отметить сходство не только в устройстве камер в Киеве и в Бирке, но и в ориентировке на север, северо-запад и юго-запад. Погребальный инвентарь в киевских могилах, как правило, далеко не полный, также находил много аналогий в Бирке (оружие, конская упряжь, фибулы, игральные фишки, ларцы). «И в Бирке, и в Киеве эти погребения характеризует высший слой дружинной или торговой знати. В пользу мнения Т. Арне и X. Арбмана об этнической принадлежности этого погребального обряда говорит и наличие подобного типа памятников в двух крупных политических центрах Древней Руси (Киеве и Чернигове), для которых наличие в составе военно-дружинной знати некоторого числа норманнов засвидетельствовано письменными источниками»[185].

Однако всё оказалось далеко не так просто, как хотелось бы уважаемым авторам, опиравшимся на одну археологию да свою ярую приверженность норманистским идеям. К примеру, исследования антропологом Т. И. Алексеевой захороненных останков из киевских и черниговских могил привели её к выводу, что, по антропологическим данным, германская примесь в трупоположениях Киева не прослеживается, а в Шестовицах под Черниговым она незначительна. То есть в «скандинавских» могилах лежат не германцы.

А кто? Одной из особенностей срубных погребений Киевщины является захоронение вместе с ним женщины и коня. Вернее, как сообщает М. К. Каргер, в пяти срубных гробницах Киева похоронен «дружинник» с конём, в трёх его сопровождает женщина, а в двух есть и то, и другое. Ещё в одной ни коня, ни женщины нет, хотя в остальном она вполне соответствует характеристике срубных гробниц.

Захоронение с конём — черта, отсылающая нас к скифам, сарматам и другим кочевникам Причерноморских степей (например, аварам). Но сарматское и аварское влияние в Европе прослеживается далеко на север, вплоть до Прибалтики. К примеру, с III—IV веков у западных балтов распространяется обычай погребения с конём. Правда, это сожжение. При этом, как отмечают ряд исследователей, аналогичное сожжение встречается и в некоторых могильниках Гнёздово.

Ещё одна цепочка, ведущая вглубь времён — кельтские захоронения в камерах. Их можно проследить до VII—VI вв. до новой эры. В первом столетии новой эры они получили распространение на территории нынешних Польши и Чехии.