Путь к Дюне

— Почему никто не приходит, чтобы выпустить меня отсюда? — продолжала тихо хныкать Ирулан, сидя на кровати.

Преподобная Мать подошла к кровати и села рядом с Ирулан, взяла ее за руки.

— Не бойся, дитя мое. Ты готова к тому, чтобы стать святой.

Они замолчали, так как в камере раздался оглушительный грохот и тяжелый удар сотряс дверь.

Наконец дверь дрогнула и раскололась. Толпа хлынула внутрь. Первые из них пали мертвыми, но толпе несть числа. Она победила и принялась разрывать на части обитателей камеры.[4]

Слепой Пауль в пустыне

(Это была заключительная глава первоначального варианта «Мессии Дюны»)

Он резко сел и окинул взглядом зеленоватый полумрак сберегающей палатки. Фримнабор лежал у его ног. Он был доволен палаткой и теми немногими пожитками, какие были в его распоряжении. Его внимание привлек фримнабор. Такое маленькое произведение человеческого искусства и умения. Однако все это было необходимой частью его собственной способности выжить в этом месте. Очень любопытно. Много смертей случилось, прежде чем люди додумались сделать несколько совершенно незамысловатых и простых вещей… воплощавших собой жизнь. Он думал, не выбросить ли ему некоторые веши из набора. Какие из них, при своем отсутствии, могут неминуемо привести к смерти? Пистолет с краской? Он вынул его из мешка и отшвырнул в сторону. Нет, пистолет к таким вещам не относится. Зачем он станет оставлять на песке огромное пятно, видимый крик о помощи?

Ощупывая пальцами, он отыскал клочок меланжевой бумаги. Он поднес его к глазам и на свету прочел написанное — официальная инструкция о составе набора и о порядке его укладки. Официальная инструкция! Подумать только! И ведь, наверное, он сам ее и подписал. Да, вот и подпись: «По распоряжению Муад'Диба».

«Важной обязанностью чиновников, находящихся при исполнении власти…»

Нудный, тяжеловесный и самодовольный язык правительственной канцелярии привел его сейчас в неописуемую ярость. Он скомкал бумажку и тоже отбросил ее в сторону. Что случилось, подумал он, с теми послушными звуками, с чистейшим смыслом, которые самим своим существованием отметали прочь всякий вздор? Где-то, в каком-то затерянном уголке, они надежно защищены, спрятаны, ожидая своего случайного открытия. Ум его напряженно работал, как может работать только ум ментата. То тут, то там появлялись отрывочные проблески знания. Так развевались, наверное, волосы русалки, завлекающей охотника в губительную глубину изумрудной подводной пещеры.

Он резко встряхнулся, силой вытаскивая себя из убаюкивающей пропасти, кинувшись в которую, он оказался бы в кататоническом забытье. Во всяком случае, ментатские рассуждения убеждали в том, что он должен исчезнуть внутри самого себя. Основания? Их больше чем достаточно. Он видел их в миг бегства. В тот момент ему казалось, что его жизнь растянулась до бесконечных размеров вселенной. Предзна-ние уже и без того даровало ему бесконечность опытов. Но реальная, истинная его плоть сжалась, она оказалась конечной, и все ее пространство сократилось до изумрудной пещеры сберегающей влагу аварийной палатки, стенки которой трепетали в барабанном ритме усиливающегося ветра. Песчинки ударялись о туго натянутое полотно, как неразумные птицы, налетающие на препятствие.

Пауль добрался до входного полога, раскрыл его, выскользнул наружу и бегло осмотрел пустыню, увидев очевидные признаки надвигавшейся бури: коричневые пыльные буруны, исчезновение птиц, усилившийся кремнисто-сухой запах пустыни. Он застегнул защитный сберегающий костюм и попытался рассмотреть хоть что-то за коричневатой дымкой, застилавшей горизонт. Очень далеко, где-то на краю каменисто-песчаной равнины, вздымались крутящиеся потоки пыли. Эта картина ясно говорила Паулю, что творится за всеми этими далекими видениями. Он мысленно рисовал себе бурю, гигантского червя из песка и пыли — двести или более километров катящейся скрежещущей неумолимой силы. Она будет двигаться, не встречая ни препятствий, ни сопротивления, набирая скорость и мощь. В течение часа она покроет расстояние в шестьсот или семьсот километров. Если он не будет ничего делать и просто останется здесь, то буря придет сюда, сдерет плоть и раздробит кости на тонкие белые щепки. Он сольется с пустыней. Пустыня станет его воплощением, а он — воплощением пустыни.

Пауль вдруг задумался о мрачном чуде — вечном стремлении жизни к смерти. Изумление встряхнуло его. Он решил, что не даст планете просто взять и сожрать его. Атрейдес не может, не имеет права сдаться на милость судьбе, даже если сталкивается с неизбежным.