Путь к Эвенору

Дракон взвился в воздух, кожистые крылья подняли с земли пыль и швырнули ее прямехонько мне в лицо. И мусор           тоже.

— Этот мой длинный язык! — сказал я. Энди не ответила.

Часовой у главных ворот открыл нам калитку. Мы отмахнулись от его предложения разбудить встречающих. Я хотел просто взглянуть на жену и детей, а потом найти пустую кровать. А еще лучше — взять чистые одеяла и свернуться в уголке нашей с Кирой комнаты: пусть найдет меня, когда проснется. Без предупреждения в постель к ней я не полезу: это ее расстроит.

Энди тронула меня за плечо.

— Зайди ко мне, когда проснешься. У меня есть одна идея — хочу обсудить с тобой.

Я кивнул, слишком усталый, чтобы спрашивать, что за идея.

Снаружи разгорался рассвет, но в замке всегда темно, пока солнце не вскарабкается повыше — и задолго до того, как оно сядет. Прислуга в этом не виновата. Какой-то бережливый слуга — он же скаредный кретин — убрал все фонари; мне пришлось взять лампу из подсобки при кухне.

Я не верю в безумно хихикающую темноту, но сумрак вроде подсмеивался надо мной, когда я поднимался по лестнице к спальням.

Комната Доранны — рядом с моей и Кириной. На миг я прокрался туда.

В скупом свете масляной лампы моя младшая дочурка лежала под одеялом — свернувшись, как в гнездышке. Я удержался от громкого вздоха, но вот слез удержать не сумел: парочка скатилась-таки по моим щекам. Черт побери, а она, похоже, подросла, пока меня не было. Так много теряешь, уходя в путь, чтобы тебя ни гнало — золото или сталь.

На миг я коснулся ее теплой щеки, и она заворочалась, потом высунула пухлые ручонки и, не просыпаясь, притянула мою ладонь к своему лицу. Пару минут спустя я тихонько высвободил руку.

Боже мой, малышка, как же я скучал по тебе!

Я тихо притворил за собой дверь и пошел в нашу с Кирой комнату. Ручка не поворачивалась; заперто. Отлично: Кира не забывает о безопасности. Я мог бы поспорить на что угодно: потайной ход в комнату рядом по-прежнему загорожен.

Я полез в кошель за своим ключом. Медленно повернул его в замке и мягким толчком открыл тяжелую дверь, надеясь, что петли не заскрипят, и она не проснется.

В мое отсутствие кровать передвинули, а рядом с окном поставили большое зеркало, чтобы первые лучи солнца, отражаясь, падали на подушки и будили спящих.

Очень умно.

Но и предрассветного света мне вполне хватило, чтобы разглядеть лица спящих. Обоих. Моей жены и этого кретина Брена Адахана.

Я не знаю, сколько времени я бездумно простоял там. Мне кажется — долго, но скорее всего — нет.

Я смутно помню, о чем думал — между волнами гнева, ненависти, зависти, стыда и вины.

Я думал что-то о том, что не держусь двойных стандартов, правда, честное слово не держусь, как бы ни мутил мне голову гнев.

Я помню, как до меня дошло, что Кира не выносит не просто прикосновений, а именно прикосновений моей руки, моего тела; они вызывают у нее ассоциации с прошлой жизнью — насилием и рабством.

Чем я такое заслужил? Возможно, и ничем. Ну так что? Кто тебе сказал, будто люди получают лишь то, чего заслуживают?

Помню еще, что — мимолетно — подумал: неплохо было бы вскрыть замок соседней — Адахановой — комнаты и подстеречь его там, когда он будет возвращаться потайным ходом.

И что я уж точно подумал, что стоять в дверях с текущими по лицу слезами — это совершенно без толку; а потому я медленно закрыл дверь и отер щеки. Я повернул ключ уже почти до конца, когда за спиной послышались мягкие шаги.

Прослушал. Плохо.

Я довернул ключ, аккуратно убрал его и повернулся — на носках.

В сероватом свете стояли Эйя и Джейни — бок о бок. Джейни — в тяжелой черной ночной рубахе, стянутой в талии толстым бархатным шнуром. Рубаха была слишком велика ей: подол подметал пол, руки прятались в рукавах. Выглядела она совсем маленькой — слишком маленькой, чтобы вмешивать ее в эти дела.

Эйя набросила белую шелковую сорочку — чуть ниже бедер. Пальцы нервно играли с пояском. Глаза припухшие со сна, но вовсе не заспанные.

Я попробовал догадаться, кто из них кого разбудил, и решил, что, наверное, Эйя Джейни. Эйя знала — черт, да все знали, — что если кто и сможет меня урезонить, то Джейни.

— Привет, пап, — прошептала Джейни.

— Привет, радость моя, — тоже шепотом отозвался я. — Ну, что у нас нового?

С печальной улыбкой — никогда прежде не видел, чтоб Джейни улыбалась печально, и не скажу, что мне это понравилось — она взяла меня за руку и повела по коридору на площадку наверху лестницы.

— Кое-что произошло, пока тебя не было, — сказала она. — Кое-что, о чем мы все дружно делали вид, что не знаем. Эйя волновалась, что ты можешь натворить глупостей, но я ей сказала — мой отец разберется со всем как Цивилизованный человек и никого не тронет. — Она помрачнела. — Скажи ей, что я права, пап.