Путь к ясному сознанию

Иногда то фасад дома, то обрывки невнятной речи доносили до него что-то больше, чем просто впечатление — пожалуй это можно было бы назвать воспоминанием, но конечно же воспоминанием это не было, так как он только что родился и помнить ему было просто нечего. Когда море выбросило его на берег, когда деревья нагнулись и спустили его мягко со своих крон на землю, трава расступилась перед ним и путь был ясен и это было так просто. Когда трава закончилась, то пыль на дороге расстелилась перед ним и путь был все также ясен. Ни одной мысли не появлялось в груди — а мысли в голове он не любил — он настолько им не симпатизировал, что они еще издалека это чувствовали и старались его обойти стороной. Из глубины высовывали свои диковинные головы разные создания — но и они старались нырнуть поглубже, когда его внимание обращало на них мимолетный взгляд. Когда он проходил вдоль длинного желтого фасада с белыми подоконниками, вывернутыми наизнанку, вынырнула рыба по имени Одиночество — она покрутила головой, небо было ясно. У него не было ни удочки, ни крючка, ни желания удить — и рыба ушла, помахивая хвостом в такт его шагам, и от этого всего было так хорошо, что дорога даже изогнулась от удовольствия и ему пришлось сделать маленький крюк вокруг дыры в асфальте.

В груди у него была дыра. То есть конечно мы все знаем, что нет там никаких дыр, можно даже рукой пощупать, если у кого уже совсем крыша едет и он не знает — есть у него в груди дыра или нет — но у него в груди была дыра — и в ней свистел ветер, ветер был фиолетовый и тягучий, вырываясь сзади, он завихрялся и распушивал его волосы и они так смешно топорщились на затылке.

Девочка сидела на подоконнике второго этажа, свесив ноги. Ей конечно и мама и папа говорили, что так сидеть нельзя, но ей было глубоко наплевать и на маму и на папу, и если бы они умерли в один миг — она бы конечно всплакнула, но совсем чуть-чуть — так плачут, когда в садике сломают засохший куст, под которым так привыкла сидеть и глазеть поверх голов. Она сидела тут уже второй час — солнце нагрело ее ножки, от этого появлялась мягкая щекотка, пробиралась выше под юбочку и так мягко растекалась в подмышки. Так говорят — «в подмышки»? Или как-то иначе говорят? Ну все равно — в ее подмышках было сладко и тепло.

Когда он подошел к аллее, где росли тополя, те бросили ему в лицо горсть пуха. Он страшно развеселился, но конечно виду не подал — пусть они думают, что ему все равно, что он задумался о чем-то своем и ему эта горсть пуха — так, подумаешь… а в сторону ближайшей улочки его ноги повели сами и без того. Взгляд его сразу упал на ножки девочки. Они были настолько аппетитны, нежные пальчики, играющие в свою неведомую игру, тончайший пушок на голенях и икрах, который можно увидеть только приблизившись настолько близко, что можно было бы легко учуять запах кожи. Он подошел, остановился и задрал голову вверх. Розовые зайчики скакали у нее под юбкой и мешали сосредоточиться. Тогда он посмотрел выше и увидел ее глазки. И тогда разверзлись небеса и грянул гром.

* * *

— Я знаю тебя?

— Я знаю тебя?

— Я знаю тебя.

— Я знаю тебя.

— Был туман, была сирень, была черная земля, мой взгляд был прозрачен, мой голос изменил мне, комок подкатил, грудь вскрикнула, вихрь завертелся, я проснулся и бился головой. Я хотел снова заснуть, я готов был отдать все за еще одну минуту сна — я столько ждал, я так мечтал, и что же — мне это дано в едином миге сна? Сон, чистый как слеза — слезы, бесполезные, как сон…

— Я не знала о тебе, я не видела тебя, в капле воды я не видела отражения твоего, в шуме ветра я не слышала голоса твоего, я мечтала… Грубая кора дерева, быстрая вода ручья, бездонное небо — так я искала тебя. Я сидела, свесив ножки, солнце светило мне в глаза, солнечный зайчик сверкнул и ослепил меня, я опустила глаза. Так я нашла тебя.

— Что мы можем сказать друг другу?

— Нам незачем разговаривать.

— Что мы можем сделать друг для друга?

— Уже все сделано.

— Так хорошо.

— Так хорошо. Неужели так рано, так просто я проживу свою жизнь? Неужели вот так, вот так просто?

— Это могло быть только просто.

— Что дальше?

— Дальше ничего. Просто ничего. Бывает так, что дальше нет ничего. Есть только глубже, есть только иначе. Теперь — иначе.

— Мне страшно, мне весело, мне очень плотно и полно.

— Мне жарко, мне холодно, мне спокойно.

— Они отпустят нас?

— Они ничего не могут. Они спят. Посмотри в их глаза.

— Они ничего не могут… они спят… как хорошо… как хорошо… значит, бывает, бывает, бывает! Можно, я повторю еще тысячу раз — «Бывает!»

* * *

Когда пошел дождь, в открытое окно налилось немного воды и ковер слегка намок — придется подсушить — а то основа может подгнить — подсушить можно хотя бы пылесосом или на худой конец феном!